Я исполнил его просьбу – а он продолжал:
– Представляешь, русские думают, что мы сразу Бомбу скинули – будто бы не было ни Мидуэя, ни Гуадалканала… Тот, который со мной спорил, всё слюной брызгал: только и можете чужими руками, да издалека! Ну я ему и приложил – доказать обратное, и на меня его друзья кинулись, а уж на них – все остальные, потому что вроде как нечестно бить впятером одного! Потом в больницу меня возили за свой счёт, а после даже устроили otvalnaya!
– Чего устроили?
– Otvalnaya – ну, когда все напиваются на прощанье. Договорились снова на «Дистиллери» встретиться – они туда каждый год приезжают по работе. В общем, мировые оказались парни! И я подумал: раз они столького не знают о нас – может, мы тоже не знаем чего-то о них? Думаю подучить этот их язык, чтобы в следующий раз общаться поближе, слушать их разговоры…
– Подслушивать, что ли? – вздохнул я.
– Прислушиваться! – отец наполнил очередную бутылку, отставил её и взял у меня новую. – Когда хочешь кому-то что-то продать, его неплохо бы сначала узнать, ведь так? Так что держись меня, сын, учись! Обещаю, что сделаю из тебя человека!
Я угрюмо кивнул. Это точно, сделает… вот только какого? Подавальщика бутылок? Подметальщика сцены? Мне хотелось повидать мир, хотелось приключений – таких, каким поначалу представлялась эта поездка в Техас… Но оказалось, это так себе приключение – разливать самогон по бутылкам, собранным на помойке. Нескоро последняя из них была заполнена; и лишь тогда отец позволил мне отдохнуть, а сам уволок бутылки в пустокуб, к закупорочной машине.
Усталый и недовольный, я улёгся спать. Кто ж тогда мог знать, что уже назавтра мои самые смелые мечты о приключениях сбудутся – а потом начнут сбываться и страхи!
***
– Собирайся, Марти, – разбудил меня отец. Мне снилось, что я подаю ему бутылки… но, продрав глаза, я увидел, что по крайней мере от этого избавлен. Все они уже стояли в коробках, нарядные: отец закупорил их новыми пробками, наклеил наши «фирменные» этикетки… и кое-где, кажется, поверх старых. Я не стал обращать на это его внимание – по-любому ответит что-то вроде: «Закос под самопал – высший пилотаж!» Тем более, на этот раз закос явно удался.
Взяв одну бутылку, я в этом убедился: новая этикетка – золото с зеленью – представляла старика, забалдевшего над кружкой; взгляд его был ещё осмысленным, но уже «поплыл». За правым плечом у старика простёрлось кукурузное поле; за левым виднелся силуэт крепкой старухи со скалкой. Надпись поверх этого безобразия гласила: «Old Abe: limited edition».
– Деду бы понравилось! – вырвалось у меня.
– А то! – отец аж расцвёл. – Для него и стараемся! Ну ладно – давай уже, одевайся. И не забудь умыться. И причешись! Сегодня нам с тобою надо выглядеть на все сто: там, куда мы направляемся – вечный праздник!
– А куда мы направляемся? – впереди ждал Хьюстон, это понятно… но Хьюстон – огромный город, там много всего. – И что за праздник? Большая Неделя?
Вместо ответа отец напустил на себя загадочный вид. Откуда в нём эта склонность к позёрству? Впрочем, ясно, откуда – даже если её не было изначально, сотня выступлений сделала своё дело, и теперь я часто ловил себя на мысли, что он общается со мной, как со своей публикой. Ну, или наоборот.
– Большая Неделя? Нет, сын. До неё ещё месяц.
– А тогда что же?
– Умиляюсь твоему любопытству – но потерпи. Может, я хочу, чтоб ты сначала увидел?
