К пеплу, к праху, к крови - страница 13

Слегка проспав рассвет, Юфранор уже не смог позволить себе дожидаться завтрака, сделанного любящими руками, и пошёл на встречу голодный, но хорошенько закапанный. Чувствуя себя немного виноватым, подходя к месту, он издалека попытался разглядеть настроение группы – группа выглядела нервно. Количество мамаш возросло до пяти, а калек до трёх. У нового калеки были разной длины ноги, то есть он не был покалечен, а значит, не являлся калекой, но создавать ради одного человека новую категорию, Юфранору было лень. Бартимей стоял и водил руками, любезно переругиваясь с Ноушей, – Юфранор молил всех богов, что знал, чтобы не из-за него, – и с этой мыслью вошёл внутрь границ их тёмной магии.

– Всё, видишь, он здесь! Идём! – бросив слегка осуждающий коротенький взгляд на Юфранора, сказал Бартимей, обращаясь с этими словами к Ноуше.

– Мы ждали вас на рассвете, принц Юфранор! – сказала тоном строгим и полным осуждения Ноуша и встала с места.

– Я прошу прощения от всей души, друзья! – обратился Юфранор к группе, как артист к зрительному залу, распахнув руки, – мне нет оправдания!

– Да не распинайтесь вы перед ними, ещё не хватало! – отрезал Бартимей, не дав и шанса калекам и мамашам принять извинения от вердамского принца, – собирайте пожитки, мы выходим, – так буднично и просто поставил он точку в этой главе.

Из города вышли, когда солнце уже начало припекать затылки. У города не имелось ни рва, ни стен с воротами, – от пресловутых огненных бурь такая защита не была надёжной. Но без очевидных границ, как понять, что из города уже вышли? От узловой площади на холме, где всё сплошь: тёсаный камень, углы, аркады и апсиды расходятся улицы с заведениями, торговыми и ремесленными домами с вывесками. Далее ветвями пролегают улицы с жилищами: сначала, выдержанными в архитектуре центральной площади, тех, кто сам выбирает, где и как им жить, но чем дальше от углов и апсид тем выбора всë меньше и архитектура скуднее, а на окраине вообще всë сводится лишь к тому, – есть ли у дома стены или на одну ночь и так сойдёт. По такой логике рыбацкий посёлок, что отдалён от центра города больше всего, представляется как совсем пропащее место, но тут закралось исключение, ведь рыбацкий посёлок, потому и рыбацкий, что должен находиться возле реки, а река так уж вышло, огибает город круго́м, а не пересекает его поперёк и поэтому почти у каждой рыбацкой лачуги есть стены. Итого получается, что граница города со стороны рыбацкого посёлка – это песчаный пляж с нестыдного вида лачугами, переходящий в опушку, затем в предлесок и лес. Предлесок редкий, смешанный и светлый, а лес преимущественно хвойный, скрывающий под своей дремучестью скалы, пороги и секреты. Несмотря на то что ни про один лес нельзя сказать «лес как лес», попытка его описания – пустое и скучное дело. Единственное, на что не жалко потратить время, за чем можно обратиться к памяти, проявить усилие воли и захотеть представить, так это мутную паутину на чёрных деревьях с грубыми щербинами; пауков, сплëтших её, уже давно нет, ничто и никто не потревожит её, ведь здесь никогда не бывает ветра и не ходит ни зверь, ни люд, здесь стоит смолистый запах, свет преломляется как в помещении, здесь нужно говорить шёпотом – это сакральное место. К сакральности нельзя привыкать, нужно как можно быстрее отвлечься на трели невидимых птиц где-то в кронах, на траву, опутывающую ноги, на папоротник, скрывающий шорох; нужно занять себя поисками грибов и ягод по разные стороны от тропы. Это помогает, но только поначалу, и чем дальше в лес, тем больше эмоции становятся напускными, как от общения с неинтересным человеком. Настоящие эмоции возвращаются только вместе с медведями и лосями хотя, бывает встречаются жертвенники, тотемы и стенающие склепы, что большая редкость, однако от всего этого в равной степени нужно держаться подальше.