k-punk. Избранное - страница 5

Фишер предлагает объяснение значения имени Уттунул, которое в английском языке является омофоническим соединением ряда слов: «eternal (вечный), utter (в значениях «произносить» и «абсолютный»), null (пустой). Все эти слова сплетаются в имени самого ужасающего и ввергающего в благоговейный трепет лемура»[16]. Таким образом, Уттунул становится опустошенной фигурой гипернатуралистической абстракции; кибернетическим вариантом natura naturans Баруха Спинозы. Фишер проводит четкую параллель между лемурианством Берроуза и философией Спинозы, особенно его Этикой, которая, как отмечают Делёз и Гваттари, является «подлинной этикой», поскольку представляет собой исследование влияния власти и контроля на эмоции, но при этом остается в своем роде негуманистической: это исследование эмоций человеческого животного. По мнению Делёза и Гваттари, Этика Спинозы – подлинная, поскольку является исследованием в области этологии[17].

Эта смесь отсылок к постмодернистской философии и экспериментальной литературе может показаться отталкивающей, но Фишер прекрасно управлялся с переводом такого философско-поэтического языка в более удобоваримые формы для широкого круга читателя. Он пишет, что «роль теоретика» заключается не в том, чтобы что-то «осуждать» или «читать проповеди» о культуре и политике, но выступать «усилителем»[18]. И играть эту роль можно разными способами: использовать эмоциональную силу популярной культуры, чтобы оживить академические тексты; использовать интеллектуальную силу философии для придания субъективной значимости культурным объектам, которые нас окружают. Ccru разработал коллективный подход к этому процессу усиления, далеко выходящий за рамки стандартов академических исследований. Фишер, уйдя из науки, выработал и собственный метод. Тексты, собранные в данной книге, помогают показать интерес Марка к различным форматам такого «усиления», а также долговечность его исследований современного капитализма и его провалов.

В центре этих интенсивных исследований Фишера находится его опыт депрессии. Он настаивал, что депрессивность – обезличенная структура чувств, присущая многим, и хотя далеко не все могут четко обозначить источник своей тоски, многие интуитивно понимают, что мир капитализма состоит лишь из разочарований и изнурительной работы. В Приватизации стресса, к примеру, он описывает гнет и нестабильность современной системы труда, в том числе и тягостное обязательство рабочих «каждое утро в боевой готовности стоять на проходной метафорического завода»[19]. И даже когда мы не на работе или вовсе не имеем никакой работы, мы всё равно «стоим на проходной», готовые в любой момент заступить на смену, ведь ценность каждого из нас для общества измеряется главным образом работоспособностью.

Пребывая во власти капиталистических ожиданий и норм, мы впадаем в депрессию, которая «представляется чем-то неизбежным и бесконечным. Ледяные поверхности мира депрессивного человека простираются до всех мыслимых горизонтов»[20]. В итоге мы не воспринимаем свою депрессию как результат воздействия внешних сил, а приватизируем и вбираем ее в себя, укрепляя капиталистический реализм в роли «идеального капкана», из которого ни индивид, ни коллектив не видят никакой надежды сбежать[21].

Фишер всегда яростно критиковал такое положение дел, но сам не обладал неуязвимостью: он писал, что буквально «ни на что не годен»