Такая картинка была в «Пяти неделях на воздушном шаре» – читать-то она не читала, но картинки смотреть летом было можно. Незнанием о сушествовании таких краев вчера попрекала ее Майя.
– Вот же Кайя, темнота дремучая! – хрипло рассмеялся старик. – Ты хоть читать умеешь? В Академию идти удумала.
– Не обижайте, умею, конечно! – и последовал живописный рассказ о полуразрушенной библиотеке, о старом библиотекаре, который умер, так и не создав библиотеку такой, как хотел, а теперь… там развалины и крыша течет.
О дирижабле и недавно открытых родственных связях Кайя смолчала.
– А в книге одной была такая картинка. В Академию же я иду, и точка! Это вообще не обсуждается, – и девочка стиснула холку Талисмана сильнее, отчего он проснулся и слегка заскулил.
– Бывает, бывает такое лето, – примирительно кивнул Укко, поворачивая баржу к берегу.
– Я бы хотела… – мечтательно заглянула Кайя в небо.
– Чего ты бы хотела?
– Чтоб и наше лето длилось чуть дольше.
Старик усмехнулся в бороду, качая головой. Он не особо жаловал чужаков, но эта девочка чужой совсем не казалась. С ней рядом он сам себя чувствовал мальчишкой, которому хочется делать глупости. Укко выбросил швартов на дощатый мелкий причал и вскочил на него сам, тут же легким отточенным движением набрасывая его к пал и завязывая морской узел.
– Вот и прибыли, – по-шутовски слегка поклонился он невольной пассажирке.
Что-то скажет Юки на такое поведение. Но сдерживаться невозможно. Что такого в этой одинокой девчонке с синими глазищами?..
Кайя с громоздким Тали в охапку перелезла борт, опасливо оглядываясь по сторонам. Под грязной высокой стеной на сваях стояла видавшая виды хибарка, из трубы ее вился слабый дымок. И все. Больше на мокрой грязной илистой земле не было ничего, кроме голого кустарника.
– Пошли, познакомишься с Юки, моей женой, – позвал Укко, с кряхтением поднимаясь по шатким ступеням в это единственное подобие домика.
Каарине ничего не оставалось, как последовать за ним. Талисман послушно полез наверх смешными прыжками.
Юки оказалась довольно хмурой и немногословной особой с неразгибающейся спиной и замызганным платком, повязанным поверх седых коротких прядей волос. Лишний раз расспрашивать мужа не стала. Колдуя у крохотной печурки в единственной темной комнате с тем самым затхлым запахом тины, что исходил от Укко, она не уронила ни слова, после того, как Укко кратко изложил историю появления гостьи. Кайя с содроганием осматривалась кругом, пусть горевшая на деревянном грязном столе единственная свеча и не давала глазам разгуляться. Укко уселся на грубо сколоченный табурет, копаясь в собственной бороде, в глазах его порой начинали прыгать задорные искорки. Впрочем, Каарине могло и показаться. Печеных окуньков и хлеб ели в неловком молчании.
– Свел бы ты ее к Ромуальдо, – изрекла Юки, убирая чугунок со стола.
В свете свечки оказалось, что ее лицо не так уж и старо, а глаза совсем не злые и не сердятся нежданному гостю, а потому бояться нечего.
– Кто такой Ромуальдо? – уточнила Кайя, засовывая в рот последний кусок кукурузного хлеба.
Тали досталась добрая его половина, но бутуз все равно с надеждой зыркал по углам.
Укко нахмурился. Его морщины проступили темными полосами на обветренном лице.
– Я думал об этом, но он-то мужчина, – старик покосился на косы Кайи.
– Любому мужчине, одинокому или не нет, нужна хозяйка в доме, – возразила Юки веско. – А ей нужна крыша над головой. К тому же, она совсем еще ребенок. Сколько тебе, Кайсу?
