Но театру своему директор не только благоволил, но и гордился его успехами. Человек энергичный и деятельный, он, как я теперь понимаю, добывал нам из какихто неведомых фондов материалы для декораций, договаривался с пошивочными ателье о костюмах, одним словом, мы ни в чем не испытывали затруднений. В день премьеры я обнаружил в себе новое качество – умение волноваться. Нина Андреевна чтото говорила о мизансценах, паузах, втором плане – я ничего не слышал. До тех пор, пока в зале не загремели аплодисменты, Ну, или мне казалось в тот дивный вечер, что они гремят. И гремят исключительно в мою честь – вот уж в этом я тогда не сомневался. Роль великого поэта принесла мне не только неслыханную популярность во всей нашей округе, но и новое прозвище, приклеившееся ко мне на долгие годы. Забыв о «Курчавом», меня теперь иначе как «Пушкин» никто не называл.
*
До окончания десятого класса оставалось несколько месяцев, когда выяснилось, что наш спектакль о декабристах будет представлять Москву на всесоюзном конкурсе школьных драматических коллективов – вот так это пышно называлось. «Царь зверей» собрал нас, участников спектакля, в своем кабинете. Каждому персонально вручил билет на поезд Москва–Киев (конкурс проходил в столице Украины) и напутствие вернуться с победой. Нина Андреевна торжественно объявила, что по условиям конкурса исполнителям женской и мужской роли в спектакле, занявшем первое место, будет предоставлено право вне конкурса поступить в театральный вуз. Мы слушали плохо, конкурс нас не волновал, нас будоражила предстоящая поездка. Одни, без родителей и без учителей. В сопровождающие нам, вместе с Ниной Андреевной, определили бывшего учителя физкультуры Ивана Матвеевича, пенсионера с вечно красной рожей выпивохи. Никого другого Лев Акимович и отпуститьто не мог – на носу были выпускные экзамены.
Ехали ночью, в плацкартном вагоне, бренчали на гитарах, выходили в тамбур курнуть, глотнуть дешевого портвейна и поцеловаться с тремя девчонками – среди «декабристов» «дам» было немного. Матвеич, так мы его сразу панибратски стали называть (мы же не в школе), смотрел на нас с отеческой добротой. Потом подозвал меня к себе и сурово молвил:
– Запомни, пацан, сызмальства. Гадость эту, что вы здесь лижете, в рот не бери. В ней одна отрава, душа от нее сворачивается. Накось вот, моего отведай, первачок, что твоя слеза.
Прикрывая полой пиджака бутылку, он ловко наполнил стакан мутноватой жидкостью и вместе с какимто огрызком протянул мне. Что такое самогон, я уже, к своему солидному возрасту, знал, но пробовать не доводилось. И отец был по этой части строг, да и самого както не тянуло. До этого дня я, признаюсь, с отвращением, исключительно чтобы не выделяться среди одноклассников, изредка ходил с ними в пивную, где заставлял себя глотать горький напиток. Баловались мы и портвейном, но и этот напиток мне по вкусу не пришелся. И вот на тебе – полный стакан самогона. Я уж было начал на ходу придумывать какуюто отговорку, чтобы отказаться, но тут случилась, конечно же, Танька. У этой девчонки был талант появляться внезапно там, где ее вовсе не должно было быть. Об этом знала вся школа, но отделаться от Таньки было невозможно. В пьесе она играла эпизодическую роль какойто престарелой княгини, но корчила из себя столько, будто на ней по меньшей мере держится если не все отечественное искусство, то уж наш спектакль – точно. Все мгновенно углядев, она зашипела аки змея: «Пушкин, не пей, не пей, я тебе говорю, Пушкин, все Нине Андреевне расскажу». Ну, этого я точно стерпеть не мог. Чтобы женщина мне указывала. И я махом, одним глотком, широко разинув рот, проглотил эту обжигающую нутро жидкость. Произошло непонятное: я не закашлялся до слез, не выпучил глаза, даже не поморщился. Как заправский боец из фильма «Судьба человека» в исполнении Сергея Бондарчука, нюхнул сухой огрызок и, выслушав от Матвеича поощрительновосхищенное «могешь, пацан!», побрел к своему месту. Уснул я мгновенно и спал мертвецким сном, утром меня растолкали с трудом. На перроне Матвеич заботливо спросил: «Похмелишься?». Придав голосу уверенность и строгость, я ответил «Не похмеляюсь» и твердо шагнул к автобусу.
