– И запал затлеет сразу, стоит нам уйти отсюда. Когда не останется объединяющего стимула, – все же договорил он свою мысль. Эта мысль во всей ясности целиком родилась в его голове два года назад. Вместе с осознанием факта, что придется уходить. Родилась и больше не покидала его, согревая мстительной неизбежностью бумеранга. Скворцов уловил настроение служилого зенитовского подполковника, и это настроение вдруг передалось ему самому. Почему-то вспомнилась давно услышанная фраза «И пораженье от победы ты сам не должен отличать». Наверное, это было сказано про их ворогов. А что, если в МИДе и совсем наверху все-таки думают с учетом перспективы, хитро, и заманивают ворогов в политическую ловушку?
Но Скворцов считал себя человеком трезвомыслящим, владеющим умением расставаться с иллюзиями решительно – этим умением он отчасти объяснял как свое высокое генеральское положение, так и то, что Центр назначил его начальствовать над людьми, которые – он без стеснения признавал это – превосходили его в иных профессиональных качествах. А потому он положил конец разговору с подчиненным резко:
– Но вы, Курков, не в МИДе. И, я полагаю, в МИДе работать не будете. Отправляйтесь к Грозовому. И не рассказывайте ему про бумеранг. У него большие заботы. Солдат надо выводить. Не в виде «груза 200».
Курков на этот раз не обиделся. Военные на войне в определенном смысле напоминали ему женщин. Самых чувствительных, обидчивых, вспыльчивых и непредсказуемых из женщин.
Он отправился в штаб Грозового, но прежде все-таки сказал Скворцову, пользуясь «свободой слова» на офицерской войне:
– Товарищ генерал, я понимаю так, что нам надо договариваться с Масудом?
– Не берите на себя слишком много. Армия хочет обеспечить себе спокойный уход. Ей требуются наши разработки и связи на той стороне. Допускаю, что это последнее Ваше задание. Здесь…
– Я могу при выполнении задачи располагать нашими? Офицерами «Зенита»?
– Отправляйтесь, подполковник. В вас сильна память о штурме Тадж-Бека. Вопросы решаете фронтальным ударом. Хотя… Вы, по-моему, в операции «Шторм» непосредственно не участвовали… У вас ведь иные заслуги…
Скворцов обождал и добавил напоследок загадочно:
– Доложите, кого вы хотите в группу… Допускаю, тут тоже бумеранг… Девять лет бумерангом…
* * *
Генерал Грозовой был массивен и немногословен. Черные мешки под глазами подходили к его фамилии как нельзя лучше, но только пахло от него не озоном, а чистым спиртом, прущим изо всех пор.
– Чай будете? – тускло спросил он у специалиста КГБ, присланного Скворцовым. Конечно, полковника вполне мог принять и ввести в курс дела один из старших штабных офицеров, но после вывода войск война заканчивалась и наступали непростые для генералов времена политики в зыбкий переходный период – так что проявить внимательность к комитетчику казалось Грозовому вовсе не лишним. «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется», – ответил он адъютанту на немой вопрос, когда тот доложил о появлении Куркова. Адъютант не понял, к чему здесь поэзия, но немедленно пригласил крепыша-подполковника.
Алексей Алексеич много перебывал у армейских генералов. Обладатели морских звезд на погонах предлагали ему и виски, и водку, и подать рапорт об отставке, но просто чай – такого еще не приключалось. То ли обпился уже Грозовой более достойных напитков, то ли разговор предполагается «чайный». Небыстрый, взвешенный. Трезвый.
