– Отчего к германцам? Отчего не ко мне?
– У вас не то что старых врагов не жалуют, а старых друзей. Нет, полковник, в Германию. Она лечит таких, как я. Не друзья, не враги, а чужаки. Инопланетяне. Земля неодушевленная.
Миронов представил себе, что творится сейчас вокруг афганца в стане северных после смерти Панджшерского Льва. Наверное, такой же знобкой была кожа людей, верных президенту Наджибулле, после того, как Россия окончательно отвернулась от них, а самого Наджиба повесили пакистанские офицеры из МВР, прикинувшиеся талибами. Но Андреич знал или считал, что знает Куроя: человек-гора не из тех, кто не успел подготовить себе лежбище – может быть, и в Германии, но, скорее, в близкой Масуду Франции. А что еще вероятнее, гораздо ближе: в Таджикистане, в Киргизии или в спокойном Казахстане. Миронов был убежден и в другом: афганец не ляжет на глубокое дно, пока последний его агент, последний боец не отдаст свое тело богу его войны.
Он так и сказал.
– Книги пишутся после войн, Карим. Я знаю. Мы уже написали с тобой одну книгу, но она оказалась не полна. Там не хватает по меньшей мере одной главы. Я бы ее назвал так: «Месть за Льва». Из-за нее я и беспокою тебя поздней ночью. Простишь?
– Ночь не бывает поздней, полковник. Это утро бывает ранним. Да, ради такой главы – сам буду тревожить вас каждым ранним утром.
– Золотые слова. Наш общий знакомый с пером в руке сделает из них оправу для красивого перстня – последней главы еще не написанной книги. Но ему нужна наша помощь. А нам – его слова.
– Зачем нам слова, когда мы все понимаем без слов? Наши слова слишком дороги, чтобы ими наполнять чужие книги.
Миронов подумал, что Курой напоминает о цене за спутниковую связь и тактично предлагает перейти к делу. И он решил попытаться сразу выбить «десятку». Он рассказал о журналисте Кеглере, направившемся в Афганистан и каким-то пока не ясным образом связанном с двумя обстоятельствами: с одной небезызвестной Курою ингушской темой и с гибелью Ахмадшаха. Последнее Андреич привязал к первому по наитию, то была импровизация и даже компиляция, но ведь уже не раз именно такая пальба навскидку выручала его, приносила успех. Потом уже Миронов нашел легкое объяснение тому факту, что выстрел и впрямь пришелся в «десятку»…
Афганец звучно выдохнул:
– Ваши слова сулят мне цель, полковник. Значит, я еще способен желать целесообразности. Я помогу вам и вашему писателю, но эта глава не быстро напишется. Не знаю, зачем она вам, но я рад, что точку в ней нам ставить вместе.
«Не вместе, парень, не вместе. Но при моем участии», – про себя поправил собеседника Миронов.
После передачи с Кеглером. Первый звонок Ютову
15 сентября 2001-го. Москва
Звонок Большому Ингушу Миронов отложил на утро. «Утро вечера мудренее». После разговора с афганцем Андрея Андреича безжалостно терзало одиночество, и бороться с Ютовым в такой кондиции не было сил. Кречинский с пустобрехней про вечное женское, Балашов, у которого печень последним из органов сопротивляется наступлению нового российского релятивизма, – да что они, когда его боец, его боевой товарищ Василий Кошкин, выходит, тоже скроен не по его мерке, что ли… Куда ни деться, только афганец Курой, только Руслан Ютов – они ему подобны. Как подобны друг другу золингеновские ножи. Найдет когда-нибудь археолог такой нож, и сразу по тавру определит признак века. Хотя, трезво оценивая положение афганца, и его вскоре ждет одиночество отстранения. Отстранения от века… Миронову захотелось позвонить Насте, выдумать срочное дело, вызвать сюда и вырвать ее из молодой чужой ему жизни, как больной зуб. Но он сдержался до утра. Кесарю – кесарево, Богу – богово. Миронову – мироновское.
