– И тогда мы будем снова вместе?
– Конечно, доня… Именно для этого мы и сражаемся.
Оксана вернулась домой к вечеру. Весь остаток дня после короткого свидания с отцом она бродила по городу, думала, иногда плакала. Мама сидела в полумраке комнаты, сжимая в руке ее фотографию, и только облегченно вздохнула, увидев ее на пороге… и напряглась, увидев в ее руках котомку. Оксана поднесла палец к губам, чтобы пресечь неизбежный вопрос – двери были открыты, и в соседней комнате что-то делали соседка и ее неприятный ребенок.
Отец передал с ней консервы, шоколад и какие-то ампулы, которые мама, многозначительно покачав головой, тут же спрятала. А потом они вместе допоздна перечитывали отцовское письмо, прежде чем сжечь его на спиртовке.
Беды на этом не закончились.
Все зимние каникулы мы провели с Кристинкой и Алей. В последнее время мы как-то сблизились и стали взрослее. С нового года открылась консерватория, мама снова пошла на работу, однако мы все равно голодали. В магазинах было мало продуктов, цены на рынке стали очень высокими. Русские учителя говорили, что все эти проблемы – из-за ОУНовцев, которые взрывают поезда с продуктами. Я им не верю. Ведь там – мой папа, который никому не хочет зла.
После смерти бабушки мама сильно сдала. Я видела, что у нее опускаются руки. Она стала молчаливой, подолгу сидела вечерами в темноте у окна и смотрела на улицу. Раньше она все время рассказывала о том, что происходит в консерватории, а теперь приходила с работы и молчала… Сначала я этого пугалась, пыталась ее растормошить, потом поняла, что маме просто плохо. Конечно, если бы папа был с нами, все было бы совсем по-другому…
Наш сосед часто приходил с работы пьяным. В такие вечера он вламывался в нашу комнату, мутным взглядом обводил все углы, мрачно смотрел на нас с мамой, иногда матерился и уходил. Я не понимала смысла этих визитов. Иногда он манил пальцем маму, они уходили на кухню и о чем-то там разговаривали. После таких разговоров мама приходила с красными глазами и подолгу молчала.
Это случилось в какой-то русский праздник, весной. Нас продержали с утра на линейке, один урок рассказывали про значение русской революции и их Ленина, и потом отпустили по домам. Гулять не хотелось – настроение было поганое, я вспомнила про папу, который скрывается где-то в лесах, про бабушку… Пришла домой, открыла дверь и сразу услышала какие-то странные звуки… то ли стоны, то ли всхлипы. Они доносились из комнаты, где теперь спали мы с мамой.
Я знала, что это такое. Кое-что рассказала Аля, кое-что – мама, остальное было дополнено собственным воображением… Но я никогда это не видела. Наш сосед стоял перед маминой кроватью, в расстегнутом френче. На кровати стояла мама. На коленях, упершись головой в стенку. Голая. И они…
Я застыла на пороге. Простояла, наверное, несколько минут, слушая хриплое дыхание соседа и всхлипы мамы. Потом отступила назад, в коридор. Первой моей мыслью было пойти на кухню, взять нож и вонзить соседу в спину. Мысль о том, что мама делает это добровольно, мне даже не приходила в голову. Однако… я не знаю, что меня остановило. Я осторожно вышла в подъезд и тихо прикрыла за собой дверь.
Я пошла к Але. В их небольшом домике меня всегда встречали радушно, несмотря на то, что семья голодала. Я так никогда и не сказала своей подруге, что произошло в то утро. Я просто проплакала до вечера у нее на диванчике.
