Качели над Каспием - страница 8

Лет пять назад один дружественный журнал попросил Ташу написать историю женщины, судьба которой странным образом переплелась со страшным событием в стране. Женщина работала журналистом на федеральном телеканале и долго эту историю не раскрывала. Но годы сгладили страх осуждения, эмоции девушки просились наружу. Как-то на кухне в доверительной беседе она рассказала эту историю редактору журнала, и тот загорелся опубликовать её.

Таша тогда в свободное от основной работы время писала колонку женских историй, в которую попадали актрисы, певицы, женщины героических профессий и просто представительницы прекрасного пола, проявившие внутреннюю силу в трудных жизненных условиях. Рубрика называлась «Женские судьбы» и включала рассказы от первого лица, которые Таша писала на основе проведённого интервью. Интервью длилось семь часов. Пока писали, они с героиней плакали и смеялись, выпили две бутылки вина и разошлись подругами. Это интервью было словно сеанс психоанализа. Таша вспомнила его, так как её любовь к Гоше нарастала, и она не всегда знала, как понимать чувства, жить с ними. Любовь к Гоше не только соединила в себе огромную симпатию, обожание маленького ребенка, но и стала проекцией чувств к Руслану. Чувств, которые давно пора отправить в архивы. Но они болезненно льются в её крови гранатовым соком надежды. Надежды на то, что когда-нибудь, в глубокой старости, она сможет сказать ему всё, что пережито внутри, что столько лет блуждало в её сознании воспоминаниями и миражами. Она перечитывала ту давнюю статью и узнавала в героине свои материнские чувства и понимала, что любовь настолько многогранна, что может жить вне времени, пространства, традиций, жизни и смерти.

Вот бы крылья… Ничего не успеваю. Рука скользила по полке. Ключей нет. До начала спектакля остаётся чуть более получаса, и времени явно не хватает. Московские пробки в седьмом часу вечера грозят перечеркнуть все планы. Где же ключи? Я же точно помню: вбежала, положила их на полку и ушла в спальню переодеваться. Нервы на пределе. Если я не успею, Рустам на меня обидится. Я и так вижу ребёнка короткими вечерами, работа забирает всё жизненное время, все силы, все позитивные настроения, оставляя моему малышу усталый взгляд после тяжёлого эфирного дня. Мой мальчик, няня должна привести его к без пятнадцати семь. Где же ключи? Я рванула в спальню. Может, второпях я положила их в карман и уронила на ходу… Встав на колени, я заглянула под кровать. Вот они! Рядом с ключами валялось ещё что-то, блестящее, покрытое толстым слоем пыли. Нет, этого не может быть! Он же пропал ещё года четыре назад, когда я въезжала в эту квартиру. Маленький серебряный кулон, от которого до сих пор будто бы пахнет Каспийским морем, горячими лепёшками и жаркой пылью Махачкалы… Октябрь – а в руке кусочек далёкого лета.

Это было грустное лето, когда мысли не собирались в однозначные предложения, а чувства рассекались ломающими душу сомнениями. Мне было двадцать пять. Хороший возраст для здоровых амбиций, серьёзных романов и первых твёрдых шагов по жизни. А я потеряла равновесие. Линия судьбы снизила чёткость до пунктира, и я мучительно не знала, что делать дальше. Переживая развод с мужем, искала новую опору, плечо, на которое можно опереться, поплакаться. Казалось, что все вокруг ждут какой-то реакции, депрессии, слезливых исповедей. А мне хотелось уехать, подальше, надолго. Надолго – значит, хотя бы на несколько дней без эфира. На несколько дней без связи с теми, кто имеет отношение к повседневной жизни. Нужно было найти повод. Какой-нибудь абсолютно рабочий и невероятно важный. Я напросилась в командировку в Центр изучения антитеррористической журналистики. У меня на руках был спасительный билет в Махачкалу. В самолёте я тихо молилась, прося Господа помочь переключить мозг на время, дать прийти в себя. В то утро у меня впервые появилось ощущение, что в области лопаток пробиваются крылья. Я лечу, взлетаю со взлётной полосы в небо, где, будто от близости к богу, проще найти спасение. Облака, купающиеся в лучах солнца, жизнь с проблемами, отдаляющаяся при наборе высоты, и я, с крыльями. Грустная, уставшая, замученная, но с крыльями.