Кишечник выпустил темную жидкость, заполнившую почти всю полость, но она замерзла полностью. Наклонившись, я не учуяла запаха. Чудесная вещь – холод. Края раны рваные. Такого не сделаешь никаким ножом. Или ножом с таким лезвием, которого я в жизни не видела. Это сможет сказать судебный медик. Сломанное ребро, торчащее вверх, как восклицательный знак. Я посветила на кость. Обломана, но не клещами, не руками… зубами. Недельное жалованье я была готова поставить на то, что передо мною следы зубов.
Рана на горле покрылась коростой замерзшего снега. Красноватые сгустки льда намерзли на лице. Оставшийся глаз был намертво запечатан окровавленным льдом. И по краям раны тоже были следы зубов, не когтей. На раздробленной челюсти – четкие отпечатки зубов. И уж точно не человеческих. А это значит – исключаются гули, зомби, вампиры и прочая человеческого происхождения нежить. Чтобы достать мерную ленту из кармана комбинезона, мне пришлось задрать подол пальто. Приличнее, наверное, было бы потратить время и пальто расстегнуть, но ведь холодно же!
Следы когтей на лице широкие и рваные. Шире когтей медведя, шире, чем у любого естественного существа. Какие-то чудовищно огромные. Почти идеальные отпечатки зубов по обе стороны челюсти. Будто эта тварь сильно вцепилась, но не собиралась драть. Вцепилась, чтобы раздавить, чтобы… остановить вопли. С раздробленной нижней половиной рта особо не покричишь. В этом конкретном укусе чувствовалось что-то очень намеренное. Вырвано горло – и опять-таки не так сильно, как могло бы быть. Ровно настолько, чтобы убить. И только добравшись до живота, эта тварь перестала владеть собой. Человек уже был мертв, когда ему вскрыли живот – за это я могла ручаться. Но эта тварь потратила время, чтобы съесть внутренности. Сожрать. Зачем?
Возле тела в снегу был отпечаток. По нему было видно, что здесь склонялись люди, в том числе я, но свет показал вытекшую в снег кровь. Труп лежал лицом вниз, а потом его кто-то перевернул.
Следы ног были на снегу почти на каждом дюйме, кроме как на кровавых пятнах. Если есть выбор, человек не пойдет по крови – на месте преступления или где еще. Но крови было куда меньше, чем следовало ожидать. Разорвать горло – работа грязная. Но это вот горло было разорвано. Разодрано зубами. И кровь ушла не на снег, а в пасть.
Кровь впиталась в одежду. Если бы найти эту тварь, она тоже будет вся окровавлена. Снег на удивление чист для такой бойни. Густая лужа крови была сбоку, не ближе ярда от тела, но точно рядом с отпечатком размером с тело. Покойник лежал рядом с этим пятном достаточно долго, чтобы какое-то время истекать кровью, потом его перевернули на живот, и так он пролежал, пока кожа не примерзла к снегу. Еще лужица натекла под лежащим ничком телом. Теперь он лежал лицом вверх, но без свежей крови. В последний раз тело перевернули, когда оно уже было давно мертвым.
Я спросила через поляну:
– Кто перевернул тело?
– Оно так лежало, когда я сюда пришел, – ответил Титус.
– Холмс? – спросил Гарровей.
– Когда мы прибыли, он лежал навзничь.
– Уильямс не трогал тело?
– Я не спросила.
Ничего себе!
– Кто-то его передвинул. Если это Уильямс, хорошо бы нам про это знать.
– Пойду его спрошу, – сказала Холмс.
– Паттерсон, пойдешь с ней, – приказал Титус.
– Мне не надо…
– Идите, Холмс, – сказал ей Гарровей.
Помощники ушли.
Я вернулась к осмотру тела. Именно тела, а не «его». Если начать о нем думать как о «нем», сразу заползают мысли, были ли у него жена, дети… Мне не хотелось этого знать. Тело и тело, то есть труп. Не хочу.
