«Скучаю. По тебе и по Машеньке»
Подумала и приписала «Очень!!!» и набрала по обычному телефону. Плевать на роуминг! Увы, мой царевич был недоступен.
Я посмотрела на часы: Машенька, должно быть, в садике. Кольнула совесть: и её я, выходит, оставила, поддавшись эмоциям. Но волшебное действие «кофе в постель» ещё не развеялось, и я решила набрать домашний номер Андрюши. Мало ли, вдруг Алина Васильевна, няня Машеньки, ответит. Или горничная. Расскажет, как они.
Пара длинных гудков, и детский голос ответил:
– Алё...
– Машенька, Солнышко моё! – растаяла я. – Это Катя.
– А тебя почему тут нету? – спросила Машенька.
– Малышка, девочка моя, – растерялась я, – я к бабушке уехала знакомиться.
– Бабушка тута.
– У меня тоже есть бабушка. У тебя своя, у меня своя. Далеко, в Грузии.
– Поэтому дедушка сказал, что ты чужая тётя?
Боль захлестнула сердце снова.
– Не знаю, – на глаза сами собой навернулись слёзы. Я сдержалась и спросила: – А почему ты не в садике, Котёнок?
– У меня сопли.
– А папа на работе?
– Мапа полетел за длакончиком далеко-далеко. А дедушка с бабушкой лугаются, чем меня колмить. Ты плиедешь, поставишь мне мультики?
Я почувствовала себя предательницей.
– Приеду, малышка. Только не сегодня.
– Завтла?
– Может быть, я постараюсь...
– Плиежай. Я соскучилася. И мапа глустный.
И вдруг фоном раздался бас Виктора Геннадьевича:
– Маша, я же говорил: не бери трубку. Это взрослые должны делать! – и тут же послышалось раскатистое прямо мне в ухо: – Да! Я слушаю.
– Здравствуйте, Виктор Геннадьевич, – пролепетала я. – Это Катерина.
– Ах, Катерина? Ну здравствуй, – недовольно ответил он.
– Виктор Геннадьевич, я завтра же вернусь... Или сегодня, если получится. Просто меня очень хотела видеть бабушка, а Андрюша не мог...
– Можешь не торопиться! – отрезал старший Жираф. – Андрей в Китае. Потом летит в Москву и Питер. У нас горит расчет бюджета на следующий год. И закупки на школьный сезон. Андрей будет занят ещё долго. Поэтому Машу сегодня бабушка забирает в Сочи.
– Не нужно в Сочи, я вернусь и с ней буду!
– Всё уже решено без тебя. Веселись.
Сказано это было так, будто мне предлагалось с задорными песнями зарубить себя бензопилой, лично упаковаться и зарыться в песочном кургане.
– Я поняла. До свидания, Виктор Геннадьевич.
– До свидания.
Я положила трубку и совсем сникла. У них всё решено. Вспомнилось Андрюшино: «Моя семья, мой бизнес, мой ребёнок». Да, наверное, я и сама виновата. В английском есть такое выражение “overreacted”, то есть прореагировала с избыточной эмоциональностью. Но мне же правда было больно! А теперь ещё больнее – показалось, что за сутки меня вычеркнули из жизни, будто я и не существовала. Все, кроме Машеньки...
Я сглотнула слёзы. И ведь сердце подсказывало, что я рано радовалась. Пожалуй, вообще радоваться — опасно. И желать быть счастливой тоже. Я поводила пальцем по кофейной гуще на матрасе. Она больше не веселила. Я резко встала, пошла в ванную, закрылась там. Включила на полную воду и разревелась от души. Сидела и запойно ревела, даже не сразу расслышала стук в дверь.
– Кати, хороший мой! Ты там не утонул? – прогромыхала за дверью бабушка.
– Всё хорошо, – соврала я.
– Тогда выходи. Завтракать будем. Или уже обедать.
– Я скоро. Сейчас, бабушка.
Вытерла слезы, умылась холодной водой, привела себя в порядок. Нос в зеркале покраснел, дыра в груди стала ещё больше. Я улыбнулась резиново, пригладила ещё раз волосы. Открыла дверь и прошла в гостиную.
