Малой заржал в такт Казиму. Я только краешком губ улыбнулась и в печали продолжала сидеть молча. И тогда профессор тоже собрался и перестал веселиться.
Молчи, Данил! Я слышала, как ты меня назвал, ты уже показал своё истинное лицо и всё своё отношение ко мне. Теперь сколько угодно можешь глумиться и строить из себя неприступную крепость, но форт твой сдался и выбросил белый флаг, который ты пытаешься от меня спрятать. Я тебя сразила. Спасибо, Ося, юбочка своё дело сделала.
Взашей нас выпинали из машины и отвели в участок. Там заперли за решёткой, освободив руки от наручников. Я бы крикнула, что у нас раненый, но Данил Казимирович просто застегнул свой пиджак и сидел, как ни в чём не бывало. Его друг постоял у решётки и кричал дежурному, чтобы срочно позвонили генералу Воробьёву.
Сидели молча. Я между двух мужчин, сложила руки на голые колени и выпрямилась. Внимательно следила, как заполняется участок. Проводили хулиганов, оказывающих сопротивления. Пробегали девушки в юбке приблизительно, как у меня. Их вскоре отпустили, они всех на прощанье целовали и уходили за здоровым плечистым мужиком.
– А что будет с тем человеком? – тихо спросила я у магов.
– Мы его больше не увидим, – ответил Малой, и не было у него в голосе заигрываний и притязаний на мой счёт.
– Его ведь не убьют? – обеспокоенно посмотрела на Данила Казимировича.
– Нет, – ответил профессор, поникнув головой. – Но он для людей опасен.
Печально всё это и несправедливо. И до слёз обидно за невинного человека. И даже, когда Данил обнял меня за плечо и прижал к себе, я оставалась в тоскливом, удручённом состоянии. Надо прожить столько лет в Москве, где ни сном, ни духом, что творится в Северной Республике. Приехать сюда и воочию увидеть угнетённую магическую расу.
А потом появился потный, лысый генерал. Не в форме, в смысле его физическая форма была далека от идеала и с трудом влезала в форму полицейского. Но фуражка по размеру имелась. Заспанными глазами уставился на нас.
– Здоров, Воробьёв, – устало отреагировал Малой.
– Генерал Воробьёв, – недовольно отозвался полицейский и, как барин холопам, одним движением, без слов приказал нас освободить.
Мы шли из участка не со стороны двора, а по тихим казённым коридорам. Вышли в тихую белую ночь. Было так же холодно, но безветренно.
Как и обещал мой профессор, латынь учили до утра. Мне понравилось. Оборотня только жалко и Данила Казимировича, исцарапанного, а так, я прекрасно провела время.
На ровной площадке у входа, окружённый геометрически ровными орнаментами из цветов возвышался бронзовый бюст.
– Данил Казимирович, это вы? – усмехнулась я, разглядывая памятник. – Борода точно ваша.
– Вот деревня, – возмутился Воробьёв, на полном серьёзе восприняв мои слова, – чему вас только в школе учат. Это Дзержинский Феликс Эдмундович.
– Спасибо, оправдал, – усмехнулся Данил Казимирович.
– Не понял? – возмутился Воробьёв.
Ему никто не ответил. Мужчины куда-то собирались уходить. И в этот очень ранний час к нам на встречу вышел высокий блондин с длинными волосами, облачённый в чёрное пальто.
– Лен, привет. Ты домой? – для него как будто не существовали мужчины вокруг меня, он смотрел голубыми глазами в мои глаза и приятно улыбался.
Если бы в мире существовали прекрасные эльфы, то Ося был бы самым красивым из них. Если бы существовали вампиры, никто бы с ним не сравнился в обаянии. Он держал в длинных тонких пальцах растрёпанного, мокрого котёнка непонятного цвета, и это ещё больше добавляло Осе прелести.
