Как Петербург научился себя изучать - страница 18

Тенденция негативного изображения Санкт-Петербурга, возникшая в начале XIX века, быстро развивалась и уже в 1830–1840-х годах могла обоснованно рассматриваться в качестве доминирующей в высокой литературе. За эти десятилетия русские писатели создали целую серию шедевров, в которых город по крайней мере временами казался мрачным, пугающим, а в некоторых случаях потенциально опасной, враждебной средой, в которой отдельные жители могли легко погибнуть. «Медный всадник» А. С. Пушкина (написан в 1833 году, опубликован в 1837 году) часто рассматривается как ключевой поворотный момент. Многие ученые отмечают, что, хотя во вступлении к этой поэме Пушкин описывает Санкт-Петербург в приподнятом тоне, который, кажется, намеренно напоминает великие панегирические оды XVIII века, он меняет тональность по ходу повествования и в конечном итоге представляет не столь позитивный взгляд на столицу. Говоря о катастрофическом наводнении 1824 года в мельчайших деталях, он отмечает мрак, окутавший город, и «разъяренные воды» реки Невы. В последней части поэмы герой Пушкина Евгений, обедневший бывший чиновник, потерявший рассудок после того, как его возлюбленная погибла в катастрофе, грозит кулаком статуе основателя города, «Того, чьей волей роковой / Под морем город основался…» [Пушкин 1950–1951, 4: 384, 393]. Вскоре после «Медного всадника» появилась череда других произведений, представлявших Санкт-Петербург в откровенно темных тонах: «Невский проспект», «Портрет», «Записки сумасшедшего», «Нос» и, самое главное, «Шинель» Н. В. Гоголя, «Бедные люди» Ф. М. Достоевского, различные произведения М. Ю. Лермонтова и В. Ф. Одоевского26. Во многих из этих сочинений, как и в «Медном всаднике» Пушкина, «маленькие люди» занимают центральное место. Мелкие чиновники, живущие на мизерную зарплату, видят, как их мечты о счастье рушатся. Подавленные суровыми условиями, царящими в столице, они сходят с ума или начинают пить. Признаков влияния на события дьявола (или, по крайней мере, гнева Божьего) здесь предостаточно. Санкт-Петербург часто кажется адским, проклятым местом, которое возникло с неестественной скоростью и может так же быстро исчезнуть. В этом отношении тексты данного периода опираются на важный элемент русской народной традиции: противодействие петровским реформам в начале XVIII века породило множество анекдотов, пророчеств и проклятий, где Петр I назывался антихристом, а его новая столица – нечистым местом [Лотман 1992: 13; Лотман, Успенский 1993: 203]. В 1830–1840-х годах, когда проходили бурные дебаты между славянофилами и западниками, этот аспект образа и мифа города начал более регулярным и заметным образом отражаться в высокой литературе. В то время как ведущие мыслители высказывались за и против вестернизации, споря о конечном эффекте кампании модернизации Петра, Санкт-Петербург, главное место великих реформ начала XVIII века, неизбежно оказывался проблематичным пространством. Для славянофилов город представлял собой искусственное творение, глубоко чуждое истинной природе России, и как таковой олицетворял все ошибки XVIII века, включая отказ от собственных традиций и судьбы России как православного славянского государства. Для западников Санкт-Петербург служил постоянным напоминанием о том, как далеко еще предстоит пройти империи. Аккуратные фасады города и упорядоченная сетка улиц, если уж на то пошло, делали противоречия и неравенство, присутствовавшие во всех аспектах российской общественной жизни, еще более вопиющими. Ни та ни другая группа не могла смотреть на город равнодушно.