Его пример другим наука. Но, боже мой, какая скука с больным сидеть и день и ночь, не отходя ни шагу прочь! Какое низкое коварство полуживого забавлять, ему подушки поправлять, печально подносить лекарство, вздыхать и думать про себя: когда же чёрт возьмет тебя!
Пусть первый кинет в меня бюстом Пушкина, кто скажет, что это проза.
А если записать столбиком новость из интернета, она станет стихотворением?
Гигантский сом,
обнаруженный
В подвалах Эрмитажа,
Оказался двоюродным братом
Филиппа Киркорова.
Стихи?
А представьте себя, например, мускулистым немецким сантехником. И вот вы пришли ко мне чинить кран. И пока вы с головой залезли под мойку, я читаю вам такое:
Über allen Gipfeln
Ist Ruh,
In allen Wipfeln
Spürest du
Kaum einen Hauch;
Die Vögelein schweigen im Walde.
Warte nur, balde
Ruhest du auch.
Как вы определите, что это стихи? Вы же не видите, столбиком я их читаю или нет.
(Те, кто не знаком с творчеством Гёте в подлиннике, могут для этого эксперимента взять русский эквивалент приведённого произведения, например, «Горные вершины, спят во тьме ночной…» известного поэта Лермонтова.)
Ну, хорошо, скажет этот кто-то и снова выдаст очередную порцию чепухи: тогда стихи это то, в чём есть рифма. Ну да, ну да. А как же белые стихи? Которые без рифмы, от слова совсем.
Когда б я вас обманывать хотел,
Признался ль я, сказал ли я то имя,
Которого не можете вы слышать?
Где ж видно тут обдуманность, коварство?
Где тут рифмы?
А перечитайте мой предыдущий абзац, который идёт перед цитатой из «Каменного гостя» Александра Пушкина. «Снова – сло́ва», «чепухи – стихи», «тогда – ну да». Чем не рифмы? Получается, что этот абзац тоже стихи?! Да ладно!
«А! – догадается кто-то более прозорливый. – Стихи они ритмичные, в них есть стихотворный размер. А прозаик пишет абы как. Никакого ритма».
А вы почитайте Гоголя, Николая Васильевича. Его проза настолько размерена, что иного рифмоплёта легко за пояс заткнёт. Что же он стихами писал? И хотя его «Мёртвые души» называются поэмой, но написаны они прозой, пусть и очень ритмичной.
Или вот возьмём кусочек из прозаического произведения того же покойного Пушкина.
– Германн немец, он расчётлив. Вот и всё, – ответил Томский. – А если кто для меня непонятен, так это моя бабушка, графиня Анна Федотовна.
Прислушайтесь к началу отрывка. Это же классический четырёхстопный хорей! Сразу две строки. (Если вы толком не знаете, что такое хорей или вас пугают другие непонятные слова, не переживайте. Скоро мы со всем этим разберёмся. А пока так: четырёхстопный хорей – это один из стихотворных размеров.)
Германн немец, он расчётлив.
Вот и всё, – ответил Томский.
Правда же, похоже на начало стихотворной сказки?
За морями, за лесами,
За высокими горами…
И дальше:
«Если кто для меня непонятен» – трёхстопный анапест (ещё один стихотворный размер).
Давайте допишем эту "строку" до полноценного четверостишия, чтобы убедиться в том, что это стихотворно организованная фраза.
Если кто для меня непонятен,
Я его не пытаюсь понять.
«В человеке, увы, много пятен», –
Говорила мне Стёпина мать.
И в этом же отрывке:
«Так эта моя бабушка, графиня» – пятистопный ямб (тоже размер).
Вставим эту строку в четверостишие.
«Так эта моя бабушка, графиня!» –
Сказал нам офигевший Колобок
И тут же, удивлённо лоб морщиня,
Глазами показал на Фрекен Бок.
Или вот возьмём предложение из повести всё того же Пушкина «Капитанская дочка»:
