Где-то разбилось счастье, о ком-то капал дождь, к кому-то пришла осень, за кем-то пришла ночь…
Беспорядочное мелькание обрывков воспоминаний. Искажённые картинки значительных и совсем не важных событий. Тихое эхо каких-то слов, разговоров. Милое и дорогое, смешанное с подлым и грязным валяется на полу пространства, вместившим всю жизнь. И как бы то ни было – остались следы от всего. От всего, что касаемо предчувствий и послевкусия прошедшего. И глухой мрак будущего заслонил свет в конце тоннеля. То ли тупик, то ли новая бездна.
В комнате стало совсем темно. Я близко склонился над тетрадным листом, придирчиво, в очередной раз, перечитывая только что написанные мною строки. Ещё и ещё я тщательно пытаюсь узреть чужими глазами свою искренность в хитросплетениях простых человеческих слов. Пытаюсь поверить самому себе. Смотрю на себя со стороны и вижу чужого человека.
Все мои душевные переживания не идут ни в какое сравнение с тем, что начеркал мой карандаш на бездушном двойном листе в клетку. Мелкий, неровный почерк с многочисленными помарками и исправлениями не внушал доверия даже мне самому. Куда пропала моя правда и так ли она должна была быть выражена? Как правильно признаться в том, что не имеет словесной формы? Что только можно прокричать, провыть, простонать, терзая себя в клочья… тоску, верность, отчаяние и то чувство, которое принято называть любовью. Но… слово это затёрто, запачкано, избито ложью, потеряло смысл. Каждый способен сказать его без зазрения совести к правильности произношения.
Моё умозаключение меня расстроило, и я решил вычеркнуть это слово и все его производные из своего письма.
И вот, моё послание приобрело иной смысл. Смысловой загадочностью и с некоторым вызовом смотрели на меня двадцать две пустующих глазницы лица исповеди. Двадцать два слова вычеркнулись из огромного мира, ставшего бессмысленным после такой коррекции.
Особенно я перестарался в предложении: «Знаешь, а я люблю такую погоду, когда за окном тихо падают огромные хлопья мягкого снега, а ты сидишь у окна, в тепле, с выключенным светом». Меня рассмешила подобная сентиментальность и безжалостно-слепое вычёркивание безобидного в данном случае слова. Пришлось вычеркнуть данное предложение совсем, от чего я окончательно расстроился. Единственная милая и бесполезная информация была уничтожена в моём послании к моей весне…
Я поднял уставшие, просящие света глаза к окну, и увидел этот снег. Он особенно хорошо был виден в свете уличного фонаря. Тяжёлые больные комья валились с неба на грязный асфальт. И в комнате было очень холодно. И всё это я совсем не любил. Совсем…
Достав из кармана зажигалку, я аккуратно поджёг фитиль, почти израсходовавшей себя свечи. Волшебное и столь тоскливое действо за окном затмилось отблеском от источника света, и я перестал видеть то, что творилось за холодным стеклом. Только мерцающий огонёк, да моё мрачное отражение.
Я смотрел сам себе в глаза и не находил своего взгляда. Так, чёрные круги. И тут стало ещё и страшно. Часто повторяющееся ощущение, что кто-то стоит позади тебя и может схватить в любую минуту за шею и не придушить, нет, а только напугать. Да, испуг в данном случае принесёт меньше пользы, чем смерть…
Я на всякий случай оглянулся. Никого, но ещё есть шанс, что кто-то притаился за закрытой дверью. Ведь совсем скоро должны придти.
Теперь при свете свечи я по-новому рассмотрел своё письмо. Грязная бумажка. Пустые и неразборчивые слова, которые появлялись в течение восьми дней после долгих, и, зачастую, отвлечённых от главной темы размышлений. Полнейшая неразбериха в своих мыслях… и совсем мало мгновений отделяло очередное недописанное письмо от надежды быть всё-таки отправленным до ритуального сожжения в пламени хилой свечки. Но… очередной хоровод воспоминаний заставил ненадолго успокоиться в вымышленном мире, под именем Счастье…
