– Привет! – откликнулся Швайнштерн. – Что тут надо делать?
– Когда я подам сигнал, на табло перед вами включится обратный отсчет. Потом загорится оповещение: «Идет запись», и одновременно в наушники пойдет фонограмма. Вы должны приготовиться.
– Угу…
– Какую песню будете исполнять первой?
– «Белый лимузин».
– Добро. Готовы?
– Да.
– Стартую отсчет! – Виктор щелкнул тумблером своего микрофона, отключая любые звуки из операторской, и запустил фонограмму.
Дождавшись начала музыки, Швайнштерн запел:
– «Эх, ух, вот так! Лимузин! При делах!»
– Эх, ух? – недоуменно пробормотал под нос Виктор и переглянулся с Рудиком. Слова песни он слышал впервые. – Что за треш?
Рудик пожал плечами и немного подкрутил басы.
– «Это я, такой крутой! Лимузинчик белый мой!» – продолжал Швайнштерн.
– Стоп! – Виктор остановил музыку.
– Что такое?
– Вы не попали в ритм, когда пели «лимузинчик белый мой». Ударные прозвучали чуть раньше.
– Вот черт! – выругался Швайнштерн и добавил несколько витиеватых нецензурных выражений.
Рита покраснела, а Швайнштерн подмигнул ей и сказал:
– Давай еще раз фанеру.
Виктор послушно запустил отсчет по новой. А Швайнштерн снова запел. Однако уже не второй строфе фонограмму снова пришлось остановить.
– Не попадаете в ноты, – прокомментировал свое решение Виктор.
Швайнштерн снова выругался, на этот раз отборным трехэтажным матом. Начали с начала. Так продолжалось долго. Артист то не попадал в такт, то в ноты, то слишком спешил или отставал. Операторы сидели мрачные и раздраженные, и даже Рита, которой сильно хотелось в туалет, пригорюнилась в углу. Наконец, Швайнштерн не выдержал:
– Все! Перекур! – На самом деле он не курил, но выпить хотелось отчаянно.
– Хорошо. Десять минут, – согласился Виктор, в очередной раз поглядев на свои часы.
– Двадцать, – заспорил Швайнштерн.
– Ладно… – нехотя согласился Виктор.
– А где здесь туалет? – робко спросила Рита.
– Пойдем, провожу, – предложил Виктор.
– Да и я б не отказался, – вставил Рудик.
Все трое покинули операторскую, в суматохе забыв выключить микрофон.
Первой вернулась Рита. Она скользнула в свой угол и затаилась в полумраке операторской. Вся затея с посещением студии теперь не казалась ей такой уж хорошей идеей, как вначале. Рита устала и заскучала.
Ребята зашли буквально через минуту, обсуждая на ходу предстоящую запись.
– В конце концов, пусть поет по одной строчке, а мы потом сведем, – втолковывал Рудик. – Не впервой.
Виктор с сомнением качал головой:
– Нет, будет заметно.
– Да ну, брось! Я сделаю так, что пальчики оближешь. Иначе провозимся с этим Швайнштерном до утра, – продолжал настаивать на своем Рудик.
– Ну хорошо. Давай попробуем еще раз. Если не получится, пойдем твоим путем, – сдался Виктор. – Кстати, где этот придурок?
Студия была пуста, и друзья продолжили делиться впечатлениями.
– Нет, ну каков осел! – в сердцах сказал Виктор. – Мало того, что совсем не умеет петь, так еще и все время опаздывает.
– А как тебе эти его охи и ахи? – подхватил, смеясь, Рудик.
– В песне три ноты, ровно три! Я считал. И в те этот олух не может попасть. И фальшивит, как не знаю кто! И откуда такие берутся, скажи на милость?! Ни голоса, ни таланта, ни даже усилий минимальных прилагать не хотят. Прямо плесень какая-то на нашей эстраде! А все туда же, в звезды!
– Кхе-кхе, – раздался вдруг голос из динамика.
Ребята подпрыгнули от неожиданности и повернулись к окну студии. Там на своем стуле восседал Швайнштерн и с интересом прислушивался к их разговору. В руках он держал микрофон.
