Сейчас я хочу забыть все: свои обиды, свое поражение… И это можно сделать только в единственном для меня месте – бросить все и поехать к давнему знакомому, старому охотнику Александру Егоровичу, о котором ходят слухи, что он, перевалив восьмидесятилетний рубеж, обладает отменным здоровьем и практически никогда не болеет, умеет читать мысли зверей и разговаривать с окружающим его лесом.
Откровение старого охотника Александра Егоровича или открытие, перевернувшее мою жизнь
Шесть часов езды на поезде и четыре часа на старом, видавшем виды «уазике» по каким-то проселочным, богом забытым лесным дорогам закончились тем, что машина, кряхтя перевалив очередной овраг и натруженно скрипнув тормозами, остановилась у практически непроходимого лесного массива. И только маленькая полузаросшая тропинка, уходящая в глубь чащи, говорила о присутствии людей в здешних, богом забытых уральских лесах. Слева от тропинки на пеньке, облокотившись на цевье видавшего виды ружья, которому, казалось, больше ста лет, сидел Он – старый охотник, дед Александр – тот, к кому я так долго добирался.
Сняв рюкзак, я подошел к нему. Едва заметный кивок головой и суровое скупое мужское рукопожатие – вот то немногое, чем одарил меня этот странный, загадочный на тот момент для меня человек, во взгляде которого за одну секунду я прочитал все то, что он повидал более чем за 80 лет жизни: босоногое деревенское детство, революцию, раскулачивание, коллективизацию, магаданские лагеря… Какое-то большое душевное спокойствие и еще что-то, единившее его с этим чуждым для меня и пугающим лесным миром.
Мы очень давно не видели друг друга и я попытался завязать разговор, но только сухая фраза: «До делянки три часа ходу, идти будем быстро. С одним перевалом. До заката будем на месте», – вот все то немногое, что я смог услышать в первые минуты нашей встречи.
Два с половиной часа монотонной изнуряющей ходьбы полностью измотали меня. И вот, подымаясь на очередную опушку на излучине леса, я увидел долгожданную охотничью делянку, до которой оставалось не более 10-15 минут хода, не считая перехода через небольшую лесную речку, ставшего той преградой, которую я не смог преодолеть в силу своей либо усталости, либо раздраженности, вызванной практически трехчасовым молчанием старого охотника. Но результат был один – поскользнувшись на одном из мокрых бревен водного переката и потеряв равновесие, раскинув руки, я в буквальном смысле плюхнулся в холодную осеннюю воду лесной реки. Тяжелый рюкзак стал почти каменным и грузно повис на моих плечах. Два бумажных пакета, проделав небольшую дугу, плюхнулись в бурлящий быстрый водный поток и мгновенно были подхвачены им.
Я стоял почти по грудь в воде. Комок злости подкатил к горлу. Не сухарей и печенья, унесенных водой, было мне жаль – река забрала целый блок сигарет. И страх того, что я остался без них, мгновенно парализовал меня и вызвал чувство досады.
Я зашел в избу. В старой, видавшей виды маленькой печке, поддразнивая и как бы подсмеиваясь надо мной, потрескивал огонь. Спустя некоторое время одежда практически высохла, тепло печки согрело меня. И я начал с любопытством рассматривать простой и до мельчайших тонкостей функциональный быт лесного охотничьего домика. Здесь не было места лишнему: десятки баночек, березовых туесков, всевозможных капканов и силков причудливым узором дополняли массивные стены старой избы. Егорыч так же молча колдовал над завариваемым чаем.
