Ну и так далее. Работа была самая разная, хоть и объединяло её одно слово – писанина. Но с непременным расчётом «здесь и сейчас». И такой работы хватало…
Только всё это было потом. А пока некогда было особенно задумываться – по приезду в зону зэку нужно было обустроить свой быт, который, правда, не отличался особой сложностью – барак был огромным помещением, вмещавшим в себя полсотни двухъярусных нар, между которыми стояло по тумбочке на двоих. В каждой из которых зэки могли хранить так называемое «мыльно-рыльное» – т. е. мыло с зубной щёткой и пастой, станок для бритья, помазок и прочую подобную мелочёвку. В глубине помещения находилась так называемая «каптёрка» – вотчина завхоза, а по совместительству помещение для хранения личных вещей. Там у каждого из осужденных была сумка или мешок с прикреплённой на нём биркой с фамилией, в которой хранилась сменка, если говорить проще.
В другом конце помещения находились ещё несколько комнат – раздевалка, в которой зэки оставляли верхнюю одежду в холодное время года; бытовка (так называемая «комната приёма пищи». Хотя пищу зэки принимали в большинстве своём в столовой, а здесь питались только те, кто хорошо «подогревался» из-за забора. Будь то сердобольная мама или заочка – оголодавшая, страдающая одиночеством женщина, поверившая красивым письмам и рассчитывающая на эдакую неземную любовь) с металлическим шкафом в одну из стен, разделённым на ящики, в каждом из которых должны были разместиться продукты двух осужденных и кружка с ложкой. А если такие предметы администрация обнаруживала в тумбочке во время обыска, то просто выбрасывала. И надо сказать, что найти новую посуду было просто не всегда и не для всех. Ну и умывальник с десятком кранов, из которых половина обычно не работала. Впрочем, во многом это зависело от добросовестности завхоза.
Кстати о так называемых «шмонах», т. е. обысках – как правило, они проводились пару раз в месяц. Если только какой-нибудь стукачок не докладывал в оперчасти о некоем запрещённом факте или предмете – тогда, как правило, основательно и добросовестно обыскивали конкретное место. В такие дни, не известные заранее, в барак заходило с десяток контролёров от рядового до сержанта, и они профессионально устраивали видимость проведённой работы – переворачивали, сбрасывали на пол личные вещи, приводили в неописуемый беспорядок спальные места, в некоторых случаях не стесняясь разрывать матрацы.
В последние годы в зоне была напряжёнка с водой и зэки запасались живительной влагой, используя для этих целей полутора – или двухлитровые пластиковые баклажки. Так вот контролёры при обысках повадились их протыкать или резать, приводя в негодность. И ходили слухи, что это инициатива начальника колонии. Само собой в бараке после такого нашествия было самое настоящее наводнение, разбавленное подмоченными и испорченными, в некоторых случаях – безнадёжно, вещами.
С особым вниманием обыскивались получаемые зэками посылки. На предмет обнаружения «запрещённых предметов» разрывались-открывались-прокалывались всевозможные пакеты, баночки-бутылки и прочая ерунда. Доходило и до маразма – захотелось какому-нибудь стукачу курить или чайку попить и направляется он к своему «папе» в оперчасть. А поскольку ничего реального не знает, он начинает «включать воображалку» – мол, у такого-то в посылке должны зайти деньги или наркотики, точное место их нахождения неизвестно… В итоге у бедолаги посылку разрывали так, что в некоторых случаях продукты в ней приходили в полную негодность. Но при этом ничего, естественно, не находилось. И стукач потом божился операм: «Раз в этой посылке не было, значит будет в следующей! Информация верная!»
