Но кроме документов, был тут и альбом с фотографиями. Старый, явно принадлежавший еще предыдущему поколению.
Я полистала черно-белые листы. Люди были мне не знакомы, но, тем не менее, было в них что-то родное.
— Ну что там? Деньги есть? — нетерпеливо дернул меня кролик.
— Тут есть пара банковских карточек на мое имя! — обрадованно сообщила, но я не знала ни пин-кодов от них, ни есть ли на них деньги. Надо идти в отделение.
В деревне, насколько я помнила, ни одного отделения банка не было, да что там! Даже банкоматов, и тех нигде не стояло. Значит, придется ехать в город.
А еще нашла права. Оказывается я могу водить машину. Выглядели документы так, будто я ни разу ими не пользовалась за все девять лет, что они были выданы. А сейчас я вовсе не могла сказать с какой стороны у автомобиля газ, а с какой тормоз, но права определенно были плюсом.
Сердце забилось чаще, когда я добралась до желтой гербовой бумаги.
«Свидетельство о праве наследования по завещанию». В нем было указано мое имя и адрес этого дома.
Судя по приписке «внучка» рядом с моим именем, досталось мне все это от бабушки. Наверное, и альбом с фотографиями тоже принадлежал ей.
Получается, дом целиком мой? Не общее имущество с мужем, а именно мой? Эта мысль оказалась ободряющей. В крайнем случае — можно продать его. Уехать вместе с детьми в город, устроиться там на работу.
В деревне, насколько я сумела разузнать за последние дни — работы не было. На место уборщицы в школе и то — выстраивалась очередь из желающих.
Внутри затеплилась надежда на лучшее, на то, что я смогу справиться со всеми испытаниями и обеспечить детям лучшую жизнь.
Через приоткрытое окно услышала, как хлопнула калитка на улице. Взяв собой Лилечку и торопливо натянув на нее куртку и сапожки, вышла посмотреть, кто идет — а это Аркаша и Федя. У младшего на щеке алел ушиб.
— Что случилось? — Я бросилась к нему, принялась ощупывать, нет ли других повреждений. И зачем я только их одних отпустила!
— Он… с качели упал, — неуверенно пролепетал Аркашка, видимо, боясь наказания за то, что не уследил за братом.
— Сильно ушибся? Может быть, холодное приложим? — начала ворковать я, заметив краем глаза, что по улице идет Семен.
— Ты что там с ним сюсюкаешься-то? — сплюнул мужчина на землю вместо приветствия.
«Что, и даже плеваться на пол нельзя?» — вспомнилась оброненная инспекторами фраза. Почему-то сейчас казалось, что это не неудачная шутка, а то, что они раньше видели у нас дома.
— Феденька упал с качели, ушибся, — пояснила я.
— Ну упал и упал. — Он пожал плечами, проходя мимо нас с детьми. — Чего теперь, на руках носить? Или дуть на него?
— Здравствуй, папа, — невесело откликнулись мальчишки.
— Ну вообще-то да. Можно и подуть на ушиб, если ребенку больно, — пожала я плечами.
— Ага, додуешься, а потом вырастет из них незнамо что. — Он зашел в дом и хлопнул за собой дверью. — Будут по любому поводу вздыхать и охать. По больницам бегать от каждого пореза.
Ну да, это же так ужасно, если дети вырастут, будут следить за своим здоровьем и вовремя обращаться к врачу!
«Там ведь у меня документы не убраны!» — вспомнила и, крикнув девчонок, которые качались за домом на качели (попросила их присмотреть за Лилечкой), побежала вслед за Семеном.
Когда я вошла, муж стоял в зале, над тайником с документами.
— Значит, ты все-таки врала, что ничего не помнишь, — глухо произнес он, но в тихом голосе чувствовалась угроза. Тишина была перед бурей.
