Профессор ругался со Стаки, который в нашей боевой паре сегодня был атакующим. Уважаемый Сха, заместитель председателя Единого Технического Совета колонии и секретарь университетской научной комиссии, бегал вдоль своего длинного стола, громко кричал и иногда, в подтверждение своих слов, звонко хлопал сухими старческими ладонями по полированному дереву в тех местах, где стол был свободен от наваленных кучами схем и чертежей. А Стаки с видом важного начальника сидел в профессорском кресле во главе стола, для виду возил стилом по своему оперативному блокнотику и занудным голосом повторял одно и то же. Скажу по секрету – в блокнотике у него были записаны умные фразы из профессионального лексикона энергетиков, которые я ему надиктовал. Всё-таки я когда-то учился в столичном университете, хотя и не закончил. И, кстати, профессор Сха тогда был одним из моих преподавателей. Больше тройки я у него никогда не получал, но правильных слов, как выяснилось, запомнил довольно много. Хватило на две страницы для блокнотика Стаки…
Мой напарник, жилистый и худой, всё сидел и бубнил, напустив на себя сосредоточенно-унылый вид. Я видел его в профиль, разглядывая уже привычный длинный нос с горбинкой и маленький, совсем не мужественный подбородок. Вытянутая физиономия моего товарища с печальными, чуть навыкате, глазами и его прилизанные светлые волосы настолько дисгармонировали с одухотворённым ликом профессора Сха, что было даже немного забавно. Пожилой учёный хоть и имел тщедушное телосложение, метал в нас интеллектуальные молнии полноценной мощности. Черты его сухонького лица были благородны, а хаотическая причёска, олицетворяющая научное вдохновение, и пылающий взор просто требовали обсуждать с ним сейчас только великое и вечное…
Стаки сегодня тоже был в гражданке. Его невзрачная обтрёпанная куртка невнятного цвета, то ли серого, то ли коричневого, и неопределённого фасона светлые брюки логично дополнялись тяжёлыми начищенными ботинками, к которым он, судя по всему, ещё с армейских времён имел неистребимое пристрастие. Это и была современная молодёжная мода в понимании бывшего лейтенанта. Он действительно чем-то походил на студента. Если не прислушиваться к словам, то со стороны было похоже, что нерадивый студент-переросток проваливает профессору очередной экзамен.
А вот если прислушаться – получалось наоборот. Стаки говорил простые и, в общем-то, очевидные вещи. А профессор сыпал терминами, научными проблемами и через фразу ссылался на то, что он занимается важнейшими работами. С тем, что свершения его очень важны для колонии, никто не спорил. Но на этом все точки соприкосновения заканчивались.
Я уже махнул на них обоих рукой. Я был уверен в своём напарнике. Армейскую закалку Стаки, решительно занявшего кресло хозяина кабинета и, невзирая на седины, устраивавшего выволочку пожилому профессору, было ничем не пробить. Профессорская же горячность вкупе с явными признаками лёгкого опьянения грандиозными идеями не делала учёному чести. По крайней мере, с точки зрения человека, в которого этой ночью в лесу стреляли диверсанты, да ещё и товарища ранили.
С другой стороны, и профессора можно было понять. Насколько я успел сегодня разузнать, тот долгие годы пытался получить средства для строительства своей чёрной энергетической башни. Потом несколько лет её строил. А теперь, построив, впервые за полгода смог выбить у Министерства энергетики нужные лимиты на энергию. И потому торопился закончить свой эксперимент, пока в Инаркт не передумали и лимиты не отняли. А надо признать, аппетиты у профессора были немалые – он собирался накопить в этой башне ни много ни мало, а почти половину суточной отдачи нашего единственного термоядерного конвертора. Очевидно, что куда проще было выделить ему лимиты летом, когда энергопотребление колонии несколько падает, чем зимой, когда энергия дополнительно тратится на обогрев жилищ. Но почему именно в текущие сутки, на которые как раз и пришлась высадка диверсантов, профессору дали всё, что он просил?
