– Простите? – спрашиваю.
– Не Прощёное воскресенье, – отмахивается по-прежнему воинственно настроенная Римма Александровна. – Кам цу мир, раз притащилась.
– Что происходит, Вить? – спрашиваю у парня, не спеша переступать порог.
Он корчит своё фирменное недовольное лицо а-ля скребущий в лотке кот и, нервозно вздыхая, отворачивается.
– Ты съезжаешь? – предполагаю я.
– Съезжаешь ты, фрау-мадам, – вклинивается Римма. – Но сначала приводишь тут всё в порядок.
Держать двумя руками перед грудью трёхлитровую банку с комбучей становится уже невыносимо. Ставлю её на пол перед собой и слышу, как приоткрывается дверь соседней квартиры. Из щели между створкой и косяком блестит глаз бабы Виты. Опять смотрит, тихушница.
Внутри начинает разгораться ярость. Хочется обматерить и Римму, и Витю, и соседку. Больше даже не от обиды, а от непонимания того, что творится.
– Вы что же это… – ищу слова поприличнее. – Вдвоём тут… Любовники?
Виталина бедная даже охает, открывает дверь пошире и высовывает в коридор всю голову.
– Чего-о-о?! – возмущается хозяйка квартиры, упирая руки в пояс.
Надвигается на меня, перешагивая через банку с чайным грибом.
– Витюша – мой племянник!
– Ага-ага, ну-ну-ну, – удовлетворённо шепчет Вита, похихикивая.
Римма бросает на неё яростный взгляд, но ничего не говорит.
– Жить с Витей больше не будешь, яволь?! – давит она. – Позарилась на апартаменты, проходимка…
Услышанное вертится в голове и никак не хочет усваиваться. Я что, каждый месяц перевожу деньги родственнице Вити? А куда они от неё идут? Не ему ли обратно на его донаты с энергетиками?
– То есть как это, племянник? – переспрашиваю. – Я же вам квартплату ежемесячно…
– Гутен таг пожалуйста, – усмехается Римма. – Ещё б не платила такая кобыла. За себя-то и платила, бесплатно что ли жить собралась?
– У меня ещё оплачено на две недели вперёд…
– У тебя? Нет, видали? А я с тобой ничего не подписывала, мон шер! Договор на Витьку. Витюш, она в договоре есть?
– Не-а, – мычит он.
– Битте! Чтобы собрала монатки и чеши вдоль грядки, – победоносно говорит Римма. – Плату за две недели считай компенсацией за ущерб.
Понимаю, что чем больше молчу, тем сильнее она наседает. Лихорадочно ищу, чем защититься. На помощь приходит аж пыхтящая от удовлетворённости зрелищем баба Вита.
– Какой же ущерб-то? – спрашивает она.
– Вот сейчас прихожу значит, а мусор раскидан, посуда не мыта, носки вон по всей квартире, – объясняет ей тётка Вити. – Хлев, швайны и навоз!
– Так это племяш ваш… – пытаюсь оправдаться я.
– Ой-ой, знаем мы эти басни! – отмахивается Римма. – Вон плесенью Витюшу зарастила, донатить ему не даёшь нормально, осунулся весь…
– Донор что ли? – не понимает соседка.
Мы обе смотрим на Виталину с недоумением. Кажется, её наглость с каждой минутой только растёт. Старушка в ответ машет рукой, мол, не отвлекайтесь, продолжайте склоку. Да ещё с таким видом, будто ожидает благодарности за разрешение.
– Лисен ту ми, пока Витюша у мамы будет, даю тебе три дня привести квартиру в порядок, – требует Римма. – После клади ключи в почтовый ящик, и чтобы тебя здесь не было, ступай бороздой. Это андерстенд?
– Да у меня и денег-то нет на новую…
– Проблемы индейцев шерифа не колышат, – перебивает Римма. – Три дня и вон, на хаус к мама и папа, ферштейн?
– Франкенштейн… – наконец срывается с губ колкость.
– Чего бормочешь? – спрашивает Римма, наклоняясь ко мне.
