Как уничтожили «Торпедо». История предательства - страница 17

– Команду 1960-х он, наверное, неразрывно связывал с именем Виктора Александровича Маслова?

– Да, он очень уважительно относился к «деду» – так звали Маслова все футболисты. Собственно, их отношения были более близкими. Мы ведь с Виктором Александровичем жили в одном подъезде: мы – на пятом этаже, он – на четвертом. Естественно, он часто бывал у нас дома. Заходил в гости и после того, как отец закончил играть. Спрашивал, как дела. Обращаясь ко мне персонально, он неизменно то ли констатировал, то ли уточнял для себя: «Ну что, бегаешь, пацан?» Отец считал его гениальным тренером, ярчайшей личностью.

Помню, когда был маленьким, не раз бывали в гостях у Валентина Козьмича Иванова – мы ведь одногодки с его сыном Валькой. К нам в гости частенько приходил Бреднев – или дядя Володя, как я его называл. Сейчас он генерал, работает в МИДе. Мне было очень приятно, когда в прошлом году на открытии памятника Эдуарду Стрельцову он, увидев меня, подошел и обнял: «Ой, Миша, как давно мы с тобой не виделись», – и заплакал. Отец дружил с известнейшим футболистом и хоккеистом Вячеславом Соловьевым, был в близких отношениях с Борисом Батановым.

– А со Стрельцовым?

– Они часто встречались, общались и, безусловно, были близки друг другу своим пониманием игры. Относительно внефутбольных отношений существуют разные мнения. Кто-то говорит, что они дружили, кто-то сомневается в этом. В принципе, Стрельцов был очень простой – как обычный работяга, идол всех автозаводцев. Отец в какой-то мере был его антиподом – интеллигентный, в хорошем смысле светский человек, со знанием иностранного языка… Круг интересов вне футбола – вот что у них было разным. А в футболе их объединяло многое. Даже уход из него был общим. Когда им намекнули, что пора заканчивать, для них это было сильнейшим ударом, прежде всего психологическим. После автокатастрофы, после того как отец побывал в состоянии клинической смерти, после того как врачи собрали его буквально по кусочкам, ему было тяжело играть. Но, наверное, указать на дверь можно было как-то иначе, мягче, что ли. С другой стороны, он не стал бы сидеть в дубле. Был самолюбивым. Да и после тех вершин, на которых побывал, опуститься в дубль? Нет, он бы этого не вынес.

– Врачи, насколько я знаю, запретили ему играть в футбол…

– Да, это так. И то, что отец провел еще с десяток матчей, забил два-три мяча, причем один из них – самому Льву Ивановичу Яшину, было уже на пределе всех возможных физических и психических сил. Но, с другой стороны, он не мог не вернуться. Думаю, отец хотел доказать прежде всего самому себе, что после аварии он сможет вновь, наперекор всему, вернуться в футбол. Когда произошла автокатастрофа, мне было всего семь лет. Значительно позже я осознал, что случилось. Начались неувязки в семье. Я ведь отца и маму в детстве редко видел – отец играл, был постоянно на сборах или в разъездах, а мама тогда еще танцевала в ансамбле «Березка». Жил я в основном у бабушки с дедушкой – маминых родителей. Они были артистами, выступали в цирке.

– А как отец вел себя после автокатастрофы? Чего ему стоило пережить все это?

– Мы с ним нечасто говорили на эту тему. Для него это явилось очень страшным ударом, который, видимо, не был рассчитан на его силы. Но прилюдно он ничего не показывал, все держал в себе. Так же, хотя это, конечно, несравнимо, он переживал то, что ему в нескольких эпизодах не удалось сдержать Пеле, когда пришлось играть против него.