– Апполинария, милок. А тебя?
– Милок – самое оно, – стражники усмехнулись. – А что, мать, часто ли такая беда с твоим дедом случается?
Бабка открыла беззубый рот и призадумалась.
Летописец за это время порылся в соломе и извлек оттуда узелок с письменными принадлежностями, где хранилась чернильница и набор гусиных перьев, и огромную потрепанную книгу, в которую заносилось все, что случалось в королевстве, во всех мельчайших подробностях. Стоит заметить, что при нынешнем служителе королевской библиотеке это уже четвертый том, а сколько их пылится на полках – и не сосчитать! Паренек поправил берет, открыл книгу посередине и приготовился записывать очередную историю.
– Мать, очнись! – прикрикнул шут, понукая кобылу.
– Ась? – встрепенулась та, поправляя платок, из-под которого выбивались седые пряди. – Ну да… Не замечалось ним такого ранее. Он уже лет пятьдесят, как не больше, в старостах ходит. Всегда спокойным был, рассудительным. И плуг починит, и борону, если мастер в запой уйдет. Все у него при деле всегда ходили. И чего на него нашло? Не знаю. Выпил вчера, вроде как обычно, три чарки.
Шут присвистнул.
– Ничего себе, как обычно! Да у нас кузнец от такого замертво свалится!
– Ты, милок, не сравнивай хрен с морковью, – усмехнулась бабка, а стражники прыснули в свои железные рукавицы. – Мой муженек от этого даже не захмелеет, а тут на тебе! Я грешу на то, что его отравить хотели!
– И кто же? – удивился шут.
– Знамо кто, мужики. Должность его занять хотят, а это, извини-подвинься, пятьдесят монет сверх того, что наторгуем. А, может, и гость давешний чего в кружку подсыпал… – Она призадумалась. – Мужик же у меня государственный человек!
– Ну да… – согласился весельчак, откинул ладонью рыжие кудри и вновь тряхнул вожжами.
Солнце стояло в зените, и начало греть с такой силой, словно кто-то забыл закрыть заслонку у печки. С бедных гвардейцев пот лил в три ручья, но на всеобщее спасение телега въехала в лес. Тут же налетела мошкара и комары. Шут, бабка и летописец отмахивались от гнуса сорванными ветками орешника, а вот солдатам вновь не повезло. Треклятая мошка забралась под кирасы и шлемы и принялась кусаться. Стражники елозили по телеге, но советы снять доспехи игнорировали, ссылаясь на возможное нападение неожиданного врага. Так и ехали. Вдобавок ко всему прочему в животах у них начало урчать, а захватить в дорогу провизии вояки не удосужились. Хорошо себя чувствовали только привыкшая бабка и неприхотливый шут. Летописец, казалось, с головой ушел в свою книгу и не видел ничего вокруг. Он изредка спорил сам с собой, покусывал кончик пера и что-то писал на пожелтевших страницах. Королевский хохмач пытался определить, чем таким важным этот писака занят, заглянув через плечо, но тот буркнул что-то непонятное и пересел на дальний край телеги. Оставшийся путь до села Большая пахота проделали молча. Единственную фразу произнес один из гвардейцев, увидев изъеденный термитами указатель с названием населенного пункта.
– Наконец-то, уже все сварилось вкрутую!
Лесной массив остался позади, тогда как с фронта надвигались десятки покосившихся строений, обнесенных невысокими заборами.
– Мой дом самый последний, – крякнула старуха. – Туда гони!
– Как скажешь, мать. Держись крепче! – и шут стеганул кобылу веткой. Естественно, что та не попыталась перейти даже на рысь. Она повернула голову и, посмотрев взглядом «ты серьезно?!», продолжила лениво плестись по дороге, еле волоча копыта.
