Ранним утром Виктор сел в поезд Новосибирск – Адлер. Место у него было хорошее – нижняя полка в купе с кондиционером. Вместе с ним ехали двое стариков: дедок спал наверху, бабушка – внизу. По купе разносился феноменальный храп. Бабушка храпела тенорком и как-то нервно; дед, словно тромбон, басил размеренно, создавая фон. Виктор сунул чемодан под полку и лёг не раздеваясь. Потом сел, достал наушники, нашёл в телефоне U2, включил на полную громкость и перебил гитарами храп. Вскоре обозначилась проблема – спать на боку в наушниках не получалось, а на спине Виктор заснуть не мог. Вздохнув, снял наушники и лёг на правый бок, прикрыв левое ухо подушкой. Вдруг дед всхрапнул особенно громко. Бабушка проснулась, привстала и ткнула деда:
– Гена, чего расхрапелся? Спать невозможно!
Дед пошлёпал губами и затих. Бабка-то храпит сильнее деда и ещё смеет ему предъявлять? Это показалось Виктору несправедливым. Через пять минут старики вновь дружно захрапели. Тут Виктора осенило: он включил диктофон, чтобы записать храп стариков, а утром их пристыдить и указать бабушке на двойные стандарты. Они оба его раздражали, но бабушка больше из-за тенорка и нападок на деда. За сочинением обличительной речи под стук колёс Виктор, наконец, уснул.
Разбудил его запах домашних пирогов с мясом и чего-то кислого, как выяснилось – уксуса. Дедок в майке сидел за столиком и наворачивал пироги, обмакивая их в мисочку и запивая чаем из стакана в подстаканнике. Несмотря на свой преклонный возраст, дедок был жилистым, широким в кости и с большими основательными руками. На плече едва различимо проступала синяя татуировка: якорь и тигриная морда. Морпех или с «коробки». Виктор поздоровался. Дедок кивнул и протянул руку, поглядывая на него с любопытством. Виктор пожал твёрдую ладонь, оценил силу рукопожатия. Дедок представился:
– Геннадий.
– Виктор.
Виктор не любил игру «кто кого передавит», хотя, скорее всего, смог бы передавить большинство ладоней в России.
Бабушки в купе не было. Наверно, ушла в туалет. В поезде можно уйти в три места: в туалет, за кипятком или в вагон-ресторан, но на завсегдатаев последнего пожилая пара не походила.
Решив воспользоваться моментом, Виктор положил на стол телефон и включил запись ночных храпов.
Геннадий: Это что?
Виктор: Это вы и ваша жена. Знаете, почему я это записал?
Геннадий: И почему?
Виктор: Потому что я не мог заснуть. Помните, как ваша жена разбудила вас, чтоб вы не храпели?
Геннадий: Смутно. Выключите, Люда скоро вернётся.
Виктор выключил.
Геннадий: Ей только не включайте.
Виктор: Почему?
Геннадий: Она не знает.
Виктор: Чего не знает?
Геннадий: Не знает, что храпит. Десять лет храпит и не знает.
Виктор обалдел.
Виктор: Почему вы ей не сказали?
Геннадий: А смысл? Расстроится только, а храпеть не перестанет. От веса это, от возраста. Вы бы тоже могли промолчать.
Виктор: Не мог. Я хотел, чтобы вы знали, какие неудобства причиняете окружающим.
Геннадий: Теперь я знаю, и мне совестно. Вы довольны?
Виктор: Нет. Десять лет молчать… В голове не укладывается.
Геннадий: Мы с ней в садике познакомились. В школу вместе пошли, потом в институт. В два-дцать лет поженились, двоих детей родили. Знаете, сколько у нас внуков?
Виктор: Сколько?
Геннадий: Семь.
Виктор: И что?
Геннадий неожиданно перешёл на «ты».
Геннадий: Не понимаешь? Люблю я ее.
От такой штыковой искренности Виктору стало неловко. В купе вошла Люда. Невысокая, полненькая, со скорбной носогубной складкой, она носила всё ещё красивое лицо с гладким лбом и смеющимися глазами.
