Особенно хорошо постреляла пушка второго взвода, на которой «колдовал» первым наводчиком мой земляк и соплеменник старший сержант Василий Алексеев. Возможно, благодаря Василию и к великой радости всех нас, один из пикирующих бомбардировщиков загорелся и рухнул на землю на воздухе где-то на северо-западе, подняв огромный столб пламени и дыма.
Самолеты разбили пару автомашин, убив и ранив водителей, повредили машину медсанчасти и ранили несколько других лиц, не сумевших вовремя и надежно укрыться. Была легко повреждена наша английская автомашина, однако совсем не пострадали оба ремонтировавшихся танка. Но самым плохим последствием налета оказалось то, что бомбами уничтожило полевую кухню вместе с ее грузовиком, на котором находился бидон с водкой. К счастью, водитель и повара успели быстро укрыться и не пострадали.
О несчастье с полевой кухней нам сообщил подошедший проведать своего подопечного – мальчика Лёню – старшина Ермаков. Всему личному составу батареи пришлось ограничиться «сухим пайком». Пулеметчики достали из вещевых мешков вяленую рыбину, сухари и несколько кусочков сахара. Я ограничился тем, что выпил немного воды из фляги, а напиться досыта не решился, так как найти поблизости воду было трудно. Замечу, что из-за болезни я совсем потерял аппетит и даже чувствовал отвращение к пище. Мне чаще всего хотелось пить, вероятно, потому, что я ежедневно принимал хинин. В результате с каждым днем я слабел физически.
…В тот день танки вместе с мотострелковыми батальонами покинули передовую, оставив там только пехотные части. Теперь, по логике, и нашей батарее предстояло сняться с позиций и последовать за 199-й отдельной танковой бригадой, так как мы входили в её состав. Но зенитчикам приказа об этом еще не поступало.
Вдруг мы заметили, что к ремонтировавшимся танкам подъехала грузовая автомашина, на открытом кузове которой сидели два красноармейца с винтовками, а между ними – человек без оружия. К этой машине стали собираться бойцы. Старший сержант Чиж попросил меня и еще двух солдат узнать, в чем там дело. И мы побежали туда. Оказалось, на машине находились часовые и пленный немецкий солдат. Он был молоденьким и, как я, тоже худеньким.
Сегодня утром его нашли в том самом лесу, где вчера немцы покинули окопы. Якобы он более суток сидел на дереве. При нем оказались рация и автомат, из которого он почему-то не стрелял. Многие из окруживших грузовик с пленным громко кричали на него, грозились прикончить фрица, но часовые не давали этого сделать. Особенно негодовал пожилой водитель танка, попытавшийся даже взобраться на грузовик. Он кричал, что его семья осталась в оккупированной Смоленской области, и, может быть, ее уже нет и в живых. Пленный дрожал всем телом и, не понимая ни слова по-русски, молчал, бросая на всех беспокойные и умоляющие взгляды темных глаз.
Мне удалось протиснуться к грузовику и задать пленному по-немецки первый пришедший в голову вопрос: «Infanterie?» (Пехота?) И тут все окружавшие автомашину вдруг затихли, удивившись моему поступку, и стали ждать ответа от немца. «Nein, nein. Funker» (Нет, нет. Радист), – произнес тот, почувствовав какую-то надежду на лучшее в своей судьбе. «Значит, он был разведчиком и сообщал своим о наших передвижениях», – определил кто-то.
После ответа на мой вопрос немец спросил, что его ожидает и, не дождавшись ответа, стал что-то говорить и говорить. А я, до сих пор не слышавший живой и быстрой немецкой речи, многого не мог понять. Я хотел дать немцу свой немецко-русский словарь, но тот лишь замахал рукой: «Kann nicht, kann nicht» (Не могу, не могу). Скорее всего, он не знал русского алфавита. У меня вдруг возникла жалость к этому беспомощному пленному.
