Однажды я наткнулся на широкую и быструю реку, которая в засушливое время года была бы не чем иным, как журчащим ручьем; но дожди теперь шли часто, и то, что летом было не более чем каменистой лощиной с сухим песчаным и усыпанным камнями дном, превратилось теперь в бушующий поток, чей рокот мы слышали почти за милю, прежде чем с небольшого холмика увидели в сотне ярдов клокочущую реку. При замере глубины шестами в разных местах было обнаружено, что вброд поток не перейти. Большое дерево нависало над рекой выше по течению, и я заставил носильщиков поработать топорами, а вскоре имел удовольствие видеть, как огромный ствол наклонился и упал через русло. Но тут же я был удивлен и разочарован, когда наш «мост» под яростным напором воды развернулся и понесся вниз по течению. Дерево было примерно на два фута короче ширины реки. Все мы бросились в погоню, и в полумиле ниже ствол был остановлен, наткнувшись на три огромных валуна.
Приложив большие усилия, нам удалось спилить несколько деревьев, привязать их лианами к застрявшему на камнях большому стволу и, таким образом, соорудить мост из кустов, веток и лиан. Во время переправы несколько парней «искупались», но грузы были перенесены без повреждений и потерь.
Однажды вечером, когда уже зашло солнце, мы расположились лагерем на опушке небольшого леса. Один из моих парней зачем-то покинул лагерь и вскоре вернулся в сильном возбуждении, бросившись ко мне с криком:
«Бвана, шинзи идут!»
Ожидая внезапного нападения, я приготовился с ружьем в руках, пока возбужденное существо хрипло шептало испуганным носильщикам об увиденном и услышанном. Оказалось, что он собирал какие-то дикие плоды и услышал поблизости шорох в траве.
Нет, это была не «ньяма» (дичь, животное, мясо). Он слышал, как невидимые существа разговаривали, и все они были в большом волнении!
Но тут в том самом направлении, которое он указал, из леса вышли трое моих парней, неся огромные комки дикого меда. Они ускользнули из лагеря под покровом темноты, чтобы собрать его. После этого все вздохнули свободно, а паникёра закидали комками грязи.
Именно здесь на следующее утро я отдал Каджаке, одному из боев, несколько своих рубашек, носки и т. д., чтобы постирать. Прогуливаясь по берегу через полчаса, я заметил его сидящим на корточках у реки, а узел белья лежал рядом на большом валуне. Он ел голубое мыло, которое я дал ему для стирки!
В тот вечер у меня была возможность стать свидетелем танца, который устраивался в соседней деревне, чтобы отпраздновать приход новой луны. Так как вокруг хижин не было изгороди, я мог из лагеря смотреть вниз на утоптанную землю в центре селения, на которой должно было состояться представление. К закату полыхали огромные костры, туземцы бешено били в барабаны, а обычный адский шум, производимый мужчинами, женщинами и детьми, поющими, кричащими и свистящими, накладывался на пронзительные звуки тростниковых дудок и рев труб, изготовленных из рогов антилоп.
Желая поближе понаблюдать за фанатичной толпой танцоров, я направился к месту происшествия, укрывшись за стволом дерева и невысоким кустарником, чтобы мое присутствие не заметили. В то время я страдал от сильнейшего приступа зубной боли и, тем не менее, продолжал интересоваться происходящим, одним глазом следя за лагерем за моей спиной, а другим – за странной сценой в пятидесяти ярдах впереди меня. В Конго, а также я могу сказать и во всей Африке, танец невозможен без какого-либо пения, соло или хора. Насколько я помню, выдающимися деталями этого танца были вопли и мычания в унисон с ритмичными движениями тел и конечностей, хлопки в ладоши, топанье пяткой или плоской ногой, качание головой, приподнимание локтей и своеобразные дрожания мышцами живота.
