Как я помню этот мир - страница 2

Так взявши за руки, разговаривая, мы шли по большому саду. Чего только в нём не росло. Вот усыпанные ягодами кусты: ежевики, красного и зелёного крыжовника, шиповника. Ветки разных сортов яблонь ломились от плодов. А груши, какие у деда были груши?! Особенно одна, дед называл её Бэра, медовый аромат её плодов разливался по всему саду. Она росла так высоко, что её верхушку мне не было видно из земли. Плоды её были большие жёлтые с красными боками, падали на землю, разбивались ровно на четыре части, темно-коричневые семечки высыпались наружу. Рой ос кружил над ними. Дед не очень жаловал фрукты, но не удержался, подошёл к груше, и мы начали поднимать плоды с травы. Груши были такие вкусные, что сами таяли во рту, от них невозможно было оторваться. Поднимаю очередную четвертинку, сильная боль пронзила мою ладонь. Я закричал. Дед вял мою ладошку в свои огромные ручищи, начал её рассматривать. Посмотрел и я. Рука как рука. Ничего на ней нет. Маленькая точка укуса, да и только.

– За короткую свою жизнь, ты получал раны и серьёзнее, но никогда не плакал. Ты же не девчонка? Это просто ужалила оса. Ты взял её в руку вместе с грушей и нечаянно придавил, – успокаивал меня дед, дуя на руку.

Не плакал я и сейчас. Но рука на наших глазах стала резко увеличиваться в размерах, появилась краснота, отекла до локтя. Опухоль продолжала расти. Дед испугался больше меня, но виду не подал. Неожиданно схватил меня в охапку и как мог в его возрасте побежал из сада к дому. Вот я лежу на скамейке у крыльца, баба Домна воркует надо мной. Она, почему-то мажет мне руку холодной простоквашей. Остальные родственники наблюдают за нами. Даже кот, спрыгнул с крыльца на скамейку, сел у изголовья. Глаза его были на выкате. Он с неподдельным любопытством смотрел то на мою руку, то на то, что делает бабушка. Бабушка Домна всегда лечила нас, когда мы заболеем, от всех болезней, даже животных. У неё не было медицинского образования, но её лечение помогало. Вот и сейчас мне стало легче, и я уснул.

Гуси! Гуси! Га-га-га!

Третье воспоминание из жизни…

На новом месте.

В начале лета мой отец получил назначение и наша семья, от дедушки с хутора, недалеко от деревни Колесники в Брестской области переехала на станцию Бастуны в Гродненскую область. Отца повысили в должности, если раньше на станции Мицкевичи, он работал электромонтёром, то здесь он работал механиком и у него в подчинении были монтёры и разнорабочие. Жила наша семья в красивом здании старинной постройки. Его мы называли вокзал, местные жители называли, почему то дворец. Отец говорил, что до 1939 года мы находились под Польшей, и здесь осталось много поляков, которые говорили на польском языке. До этого я понимал русский и белорусский, а тут ещё и польский. Дети языки осваивают быстро. Через пару месяцев мы с папой понимали уже и польский язык, а мама говорила только на русском, белорусский ей давался с трудом, а польский она ненавидела.

– Что за язык такой? Шипят, как змеи. Говорила она. Наверно, поэтому её все за глаза называли «Кацапкой». Она была очень красивая, даже молодые польки завидовали её красоте. Называли за глаза:

– Паненка с характером.

Вход в нашу квартиру был с дворовой стороны вокзала по лестнице на второй этаж. Мы занимали одну служебную комнату площадью двенадцать метров. Для семьи из четырёх человек это маловато. Кроме нас здесь на втором этаже в трёхкомнатной квартире жил начальник станции Сидляроов. Имя отчества я его не помню. Его сына звали Зенок, ему восемь лет, но в школу он не ходил. Сам Сидляров был высокий, грузный мужчина лет сорока пяти, первое лицо в посёлке. Член партии. Не воевал, но имел награды. Во время войны он, где-то в Поволжье работал начальником крупной железнодорожной станции и был направлен сюда в 1953 году. Приехал он сюда со второй женой и трёхлетним сыном, как говорили злые языки, был сослан за любовные похождения. Его жена лет тридцати пяти маленькая, но очень полная женщина Станислава была важной и грозной персоной. Вход в их квартиру был прямо с лестничной площадки второго этажа, так что к себе домой я проходил мимо их квартиры. Они содержали домработницу Марылю, молоденькую девушку шестнадцати лет с приятной внешностью и польским акцентом. Одинокая дежурная по станции Михайлова Галина Григорьевна лет пятидесяти занимала такую же комнату, как и наша семья. Она была замкнута, часто плакала, и всё ждала с войны своего мужа, похоронку на него она так и не получила. Окно её комнаты выходило на перрон. Комната располагалась в дальнем крыле коридора. Она иногда приглашала меня к себе в гости, поила чаем с пряниками и подушечками, так тогда называли конфеты без обвёрток. Мы сидим за столом, пьем чай и смотрим в окно на проходящие поезда и прибывающих пассажиров. Глаза Григорьевны бегают из края в край быстро, быстро, как будто кого – то ищут. Говорили, что в войну с немцами, она потеряла своего сыночка. Напротив, нашей комнаты, простаивала двухкомнатная квартира начальника товарной конторы. Его жена и дочка уехали в Ульяновск, когда хозяина, друга начальника станции посадили за махинации. Квартира предназначалась нашей семье, бывший владелец освободил её только к новому году. Наша семья всё это время ютилась в комнатушке. Годовалая сестра Алла требовала к себе пристального внимания, и мама была вынуждена заниматься только ею. В нашей комнатушке была своя печка на две конфорки с духовкой. Она была почти в левом углу при входе, по длинной стороне комнаты и занимала значительную её часть. Топил её отец углём, но уголь сам по себе не разгорался, приходилось разжигать его дровами. Перед топкой был прибит лист железа с целью пожарной безопасности. На плите мы готовили, грели воду для купанья, она обогревала нашу комнату. За ней в углу стоял бельевой шкаф. Между шкафом и печкой была моя раскладушка. Я на ней спал, играл, под ней лежали мои игрушки. Входная дверь в комнату открывалась внутрь. За ней скрывалась вешалка для одежды. Дальше стояла двуспальная металлическая кровать на ней спали родители. У изголовья кровати была подвешена к потолку детская люлька для сестрёнки. Дальше за кроватью единственное в нашей комнате окно с очень широким подоконником. Вокзал был построен в начале двадцатого века и имел метровые стены. У окна стоял большой стол и три стула. За ним мы ели, писали, папа ремонтировал технику, мама гладила бельё. В дальнем правом углу мамин шкаф с её вещами, зеркалом и одеждой. Удобств никаких в квартире не было. Умывались при входе в левом углу из рукомойника. Два ведра с холодной, принесённой из колодца водой, всегда стояли на скамейке, под ней ведро с помоями. Туалет в ста метрах от вокзала. Мылись и стирали тут же у печки в металлической ванне, которую снимали с гвоздя со стены. В комнате всегда было сыро и влажно, пахло гарью от угля. Открывали форточку и дверь, устраивали сквозняки, сами уходили в коридор. Такие условия жизни не могли, не отразится, на нашем здоровье. Сначала заболела сестрёнке, её с мамой положили в больницу. Мама очень переживала за сестрёнку. У неё от этого вскоре пропало молоко. Мы с отцом остались одни. Он ходил на работу, а меня одного оставлял дома. Я не хотел оставаться плакал. Но он нашёл ко мне подход. Зная, что я с дедом любил ходить на рыбалку, он пообещал мне в выходной свозить на рыбалку, если я себя буду хорошо вести. Как я ждал этот день. Я даже не выходил на улицу, боясь разозлить отца. Смотрел в окно на привокзальный сквер, там ребята по взрослее, целый день играли в разные игры. Когда мама была дома, она часто на часок, выпускала меня в сквер. Сама с сестрёнкой сидела на широком подоконнике и наблюдала, как я себя веду, если я заиграюсь или что не так, открывала форточку и возвращала в дом. Мама, мама, где ты? Отец говорил, что она далеко, где-то в райцентре Вороново. Я даже по сестрёнке начал скучать, некому сейчас таскать за волосы и пробовать на зуб, и кусаться за, что вздумается. Любимое её занятие: схватит меня двумя ручонками за волосы и тащит голову к себе ко рту, норовит при этом укусить за нос или губу. Первый раз ей это удалось, я не ожидал от неё такой подлости. Очень больно, а она глупенькая смеётся. Когда её мама привезла, мы жили на хуторе у дедушки. Как мне там было хорошо! И зачем мы только сюда переехали?! Мне часто по ночам снится хутор, дедушка, бабушки, тёти и даже Шарик. Я ведь ждал братика, но почему – то аист принёс эту кроху. Папа сказал, что пока мама выбирала, всех братиков разобрали, оно еле успела забрать сестрёнку.