Как я выжил в Японии. Записки инопланетянина - страница 26

Начали мы брать интервью. Корреспондент Т. задаёт вопрос по-японски, я перевожу его на русский, мгновение тишины, и хозяйка выдаёт мне ответ на английском. На секунду я растерялся, но первую подачу отбил и успешно перевел всё на японский для наших уважаемых радиослушателей в прямом эфире.

Корреспондент Т. задаёт второй вопрос по-японски, я перевожу его на русский, в надежде, что на второй раз всё пройдёт как надо, и чтобы не особо светить свой, кхм, не идеальный английский, хозяйка долго и подробно отвечает мне по-английски, я поворачиваюсь к микрофону и начинаю переводить.

Через несколько фраз по лицу звукорежиссёра и корреспондента я увидел, что происходит что-то не то. Совсем-совсем не то. И тут до меня доходит, что в микрофон для японского радио я говорю по-русски. От убиения меня в этот момент спасло только то, что все хором начали истерично хохотать. Как мне потом объяснили, когда до меня дошло, что я творю, у меня лицо стало страшным. Я догадываюсь.

<…>

В среду я не выкинул пластиковый мусор. В эту среду я его опять не выкину, потому что буду в Токио. Итого он у меня будет лежать дома 3 недели. А там немытые поддоны от мяса. Японцы всё-таки очень ущербные товарищи. Хоть неси этот мусор ночью к какому-нибудь комбини и там выкидывай в сжигаемый.

Вчера было занятие в клубе русского языка, и оно подарило мне минут 15 несказанного наслаждения. Т.-сан, рассказывая про смотровую площадку на горе Мойве, которая открывается 23 числа, кроме прочего сказал, что там есть комнаты для отдыха и «праретарий».

Будучи под впечатлением от недавней победы коммунистов на выборах в Н-ске, я после этих слов впал в ступор секунд на 30. Когда до меня дошло, что он имел в виду вовсе не представителей рабочего класса, а место, где можно полюбоваться звёздами, я попробовал его поправить. «Пралетарий», – уже гораздо чётче повторил он. Я попытался ещё раза три, но, видя, что меня не понимает не только Т.-сан, но и все остальные -сан, написал оба слова на доске.

Сначала все долго в тишине на них смотрели, а потом постепенно по аудитории поплыло чьё-то «э-э-э», подхватываемое новыми и новыми голосами.

Там же вчера мы разбирали разницу между «на горах», «в горах», «на горЕ», «в горЕ» и «по горам». И чем отличаются «избушка в горах» и «избушка на горе», а также в чём разница между трассой, идущей «по горам», и трассой, идущей «в горах». Не знаю, кто что понял, но я получил от этого процесса громадное удовольствие. Мои же 70-летние студенты, судя по их лицам, удовольствие получили не все.

После я поехал на каллиграфию по настойчивому намёку бабушки С., которая сказала, что ей тяжело работать 2 дня до позднего вечера, и попросила меня и двух И.-сан ходить со всеми белыми людьми (это я сейчас о чём вообще?) по средам. В итоге всё равно на занятии были только я и одна И.-сан, потом, правда, подошла М.-тян18, и об этом сейчас и пойдёт речь.

Я успел ровно к 8, думая, что все хорошие места в аудитории уже заняты, не тут-то было. Кроме вышеупомянутой И.-сан, никого не было. Мы, на удивление, действительно начали писать в 8, а не стали пить чай, и обсуждать свежие сплетни, как обычно.

Где-то в полдесятого позвонила М.-тян, которая сказала, что сейчас тоже придёт. «Э-э-э», – протянула И.-сан. К 10 пришла М., И.-сан пошла домой. Бабушка С. сказала, что раз М.-тян только пришла, то она даёт ещё полчаса, и я могу остаться, а могу идти домой. Но дома меня никто не ждал, кроме горы посуды в раковине и полной стиральной машинки (и откуда это всё берётся), так что я решил остаться.