Как жить с французом? - страница 35

– Зачем ты заморозил багет? – спросила я с укоризной.

– Чтобы в доме всегда был хлеб.

– Но у тебя универсам прямо внизу, не проще ли сходить за свежим?

– Никто, кроме нищих эмигрантов, не покупает хлеб в универсаме. Настоящий хлеб продается в булочных. А булочные не работают по выходным… да и вообще когда им вздумается. Это же семейные предприятия.

– И из-за риска не найти открытую булочную в воскресенье ты делаешь запас мороженых батонов? – уточнила я, не в силах поверить, что тот же самый человек намекал на «бессистемную загруженность» нашего московского холодильника, кормящего трёх гормонально капризных в вопросах еды женщин.

– La maison sans pain c’est comme le soir sans calins7, – вдохновенно ответил он.

С тех пор, как Гийом поймал меня на том, что я записываю некоторые его примечательные фразы в блокнот, чтобы использовать в будущих статьях, в нем проснулся талант к составлению афоризмов. Этот талант был зарыт очень глубоко под другими его талантами, поэтому, выбравшись на поверхность, не сразу сориентировался, что от него требуется.

– Calins? – я наморщила лоб.

– Я тебе после ужина объясню.

Каково же было мое удивление, когда на журнальном столике, который заменял тут обеденный, появилось нечто похожее на шедевр Хуана Миро – чёрный фон тарелки, зелёный акцент гуакамоле, тёмно-красные мазки сушёных помидоров, розочки лососевой пасты, башенки круглых гренок и поверх всей композиции – вензель из веточек петрушки. Мне оставалось только ахать, потому что потревожить эту картину вилкой мог лишь бездушный варвар.

– Это закуска, – объявил Гийом, довольный произведенным эффектом.

Я выпучила глаза:

– А что, будет еще основное блюдо?!

– И даже десерт, – кивнул он.

Главным блюдом оказалось мясо по-французски под шапкой из лука, сметаны и сыра. С каждым кусочком Гийом казался всё привлекательней, всё роднее. А когда на столе появились «иль флоттант», или «плавучие острова» (легкое безе в соусе из английского крема с добавлением кофе), я уже готова была выдохнуть «Я люблю тебя».

– Дорогая, подойди на минутку, – нежно позвал он из кухни.

Я с готовностью поспешила сделать два с половиной шага, разделяющие кухню и гостиную. Вот прямо сейчас и скажу.

– Хотел объяснить тебе, как сортировать мусор, потому что заметил, что у вас в стране это не принято. Смотри, вот это, – он двумя пальцами достал из мусорного ведра стаканчик из-под йогурта и потряс им у меня перед носом, – пластик, он может быть переработан. Значит, кидаем его вот в этот пакет. В первом пакете – неперерабатываемые отходы, во втором – годные на вторсырье, в углу – банки-бутылки и всё другое стеклянное. А это, – он приподнял за хвостик почерневшую банановую кожуру, – кидаем в специальный мешочек и сразу его завязываем, чтобы мухи не налетели. Сейчас уже темно, а завтра спустимся во двор, и я покажу тебе, что в какой контейнер выбрасывать, ладно?

Я кивнула, проглотив вертевшиеся на языке три слова. Те самые, которые он ждал услышать уже несколько месяцев.

***

Нет, не запахом круассанов и не переливами аккордеона… Та-дах! Та-дах! Та-дта-та-даааах! – так началось моё первое парижское утро. Кому пришло в голову поставить контейнер для стеклотары внутри двора-колодца? Кому вздумалось выбрасывать туда пустые бутылки в восемь утра?! Определенно тому, кто даже поверхностно не знаком с законами акустики: грохот разбивающегося стекла (выброшенная в контейнер бутылка пролетает до дна около метра) уносится к небу, запертый с четырёх сторон каменными стенами, и с каждым этажом эхо усиливает его.