Повзрослевшие дети слетали на юг, потом с гордостью рассказывали друзьям о замечательном дедушке. На отца теперь поглядывали какое-то время с жалостью, потом – враждебно.
Но самое страшное для Рахмана случилось тогда, когда по требованию Рейгана закрыли Агентство Печати и Новости в Москве. Признав верховенство международных законов над собой, еще пока негласно, Россия уже превращалась в колонию и выполняла теперь любые прихоти начальства из Алабамы. Тысячи талантливых людей, владевших языками, преданных собственному государству, а не воцарившемуся тогда в обществе пошлому мифу о красоте чужбины, остались без работы. Где теперь заработать кусок хлеба, а тем более – иностранцу?
Под гигантскими обломками прежде могучей и сильной страны на дне кальдеры шевелились миллионы полуживых существ. Национализм тайфуном снес их жилье, мечты, надежды. Им оставалось самим выгребаться из-под рухнувших скал, утесов и дрожащими руками собирать теперь в своей жизни хоть что-то: пару носков, когда-то брошенный на антресоли чемодан, пачку иголок, полотенце, затоптанное ногами ворвавшейся в дом гогочущей толпы. Но и эти жалкие остатки имущества по дороге в якобы Спокойный край у них пытались отнять. Одна шестая – уже была перегорожена шлагбаумами и мощными рядами таможенников, на шее у которых – орды полуголодных родственников. Главная задача таможни тех лет – максимально ограбить пассажира.
Рахман регулярно читал газеты и знал, что в России людям месяцами не платят зарплату. Живущий на севере пенсионер в квартире потерял сознание, упал и примерз к полу из-за отключения отопления.
– Почему ваши парламентарии защищают людей капитала, а не простых граждан?
– Они сами с головой залезли в Сундук и шарят в нем в поисках, что бы еще прихватить… – отвечала ему Анна. – Не до людей им… Не до нас…
Она недавно вернулась с Украины и в поезде видела кощунственное: какие-то «качки» везли с Ямала в Харьков группу хрупких и нежных, как Майяне, девочек под предлогом знакомства с евангелистской общиной.
В длинных юбках, с накрашенными не по возрасту губами, они весело смеялись, с удовольствием глядели в окно.
– Почему вы в поезде, а школа как же? – спросила в недоумении Анна.
– Мы из далеких поселков, на Ямале школ уже нет, – ответила старшая. – Мы не умеем ни читать, ни писать, – буднично, без какой-либо боли за себя рассказывали они. – Вот только одна из нас считать умеет.
Девочки гляделись в зеркало, поправляли волосы. Как и Майяне когда-то, закалывали их яркими заколками. Только рассказывали иное. И ни одной книжки не было у них в руках.
– Как же родители отпустили вас так далеко?
Девчонки переглянулись между собой, рассмеялись.
– Мы из дома сбежали, они не знают, где мы…
В вагон зашли пограничники. Навстречу им поднялся седой и вроде благородной наружности человек. Через пять минут документы на девчонок ему вернули назад.
«Зачем сбегать из дому тайком, если намерения у сопровождающих благородные?» – спросила себя Анна и вдруг поняла, что девчонок везут, скорее всего, на продажу. Она поднялась, вышла за одной из них в коридор, стала дежурить около туалета.
– Давай я запишу твой адрес, – шепнула она девочке, когда та вышла с полотенцем через плечо. – Родителям домой сообщу, где вы…
– Зачем? – испугалась юная жительница Ямала, занесенная, может быть, огромной уже бедой на пролетающие за окном поля Украины.
