"Здравствуй, моя хорошая!" –
В горле внезапно ком:
Слишком внезапно прошлое
В жизнь ворвалось звонком.
Сердце, что было заперто,
В рёбра стучит – "Пусти!",
Ангел мой с неба – замертво,
Крылья сложив – "Прости…"
Всё понимаю, господи,
Как нас беречь, дурных –
Память – измятой простынью –
Бьёт каждый раз поддых,
Счастье былое – каплями
Горькими по щекам,
Больно мы в прошлом падали,
Но и летали там…
Ты – у меня в расфокусе, в раздрае
Ты – у меня в расфокусе, в раздрае:
одно сплошное мутное пятно,
пока настроюсь, резкость выбирая –
ты в бешенстве уже, конечно, но…
Я на тебе взгляд в тысяча сто первый
раз – больше трёх секунд не задержу,
ведь знаю, быть объектом – это нервно
(сама не толерантна к шантажу –
пусть даже сексуальному, но всё же):
быть свежим мясом – так себе удел…
Шагнула в двери – прожигает кожу
твоё "Хочу!!!" в сто тысяч децибелл.
Прости, не оглянусь – боюсь, ослепну:
зрачки – как блюдца, линзами твой свет –
в глазное дно, усилив раболепно
(опасно – говорю, как краевед).
Ты – у меня в расфокусе, в раздрае
сама я: словно бабочка к огню,
лечу к тебе, пути не разбирая…
…натягивая холода броню.
А мне говорят, что ждать осталось немного
А мне говорят, что ждать осталось немного,
что скоро врачи будут ВРИО Господа Бога,
и каждому – словно куклу из жуткой пластмассы —
лепить любимого по ТЗ из гли… биомассы.
И даже мне через лет каких-то там двадцать
слепят – тебя. Почти. Он так же смеяться
будет, жмурясь смешно до кончика носа,
рост-вес-количество лет – вообще без вопросов,
и закачают воспоминаний лет так на двести:
и как мы порознь когда-то жили, и как мы – вместе,
и уникальную биокожу – тобой отдушат…
Но будет он – биоробот всё же:
кто вложит душу?
Наташа, ну как же так? – опять он меня спросит,
качая ногой в такт, мыслям своим каким-то –
была же такая устойчивая
ремиссия?
Но ведь не закрыт гештальт, и вновь на носу – осень,
казалось – какой пустяк, но в прошлое дверь закрыта,
а мне туда нужно очень:
не пройдена миссия.
И будут меня опять откачивать и вязать
в странной такой палате к прутьям чужой кровати
длинными рукавами,
ремнями.
Наколют, заставят спать, а я и во сне бежать,
лекарства напрасно тратя – к тебе, пока жизни хватит,
качаясь под фонарями
тенями.
Неужели когда-то я сама это выбрала —
не зря ж говорят – скажи? – про свободу воли:
знать, что ты жив, и тихонько любить тебя издали,
пусть даже совсем не это люди зовут любовью?
Радоваться каждому твоему счастью,
никогда не стать тебе ни женой, ни невестой,
знать точно-точно, что мы друг друга – части,
и были бы целым, если б не грех инцеста.
В улыбках детских – отраженья твоих улыбок видеть,
удивляться, какие же сильные гены,
бояться повторения всех наших ошибок,
и точно знать, что они всё повторят непременно.
Молчать надрывно: да как так, мама,
почему не спрятала земель за тридевять
нас друг от друга, чтоб мы не свиделись —
мама молчит упрямо…
Одна подруга
гладит по волосам:
поплачь, если легче,
ты знаешь, быть может он сам
тоже плакал от вашей случайной встречи —
как-то так вышло, что не уберёг
Бог…
Ты мне сегодня снился. Твои глаза –
ад дальнобоя: дальний слепящий свет,
мне бы, включив рассудок – по тормозам,
только – давлю на газ (ведь рассудка – нет).
Пулей лечу навстречу тебе: лоб в лоб –
сам напросился, мой драгоценный хам,
ни увернуться, ни разминуться чтоб,
чтоб бамперами, душами – сразу в хлам.
