Кали-юга. Книга для чтения в метро - страница 10
Я ранен был, и крепко.
Я деньги церкви передал.
Профессором меня прозвали
За то, что лекции читал
В университетах
И торговцам драгз о пользе совести.
Я охранял свою сиюминутную жену,
То есть подругу, – эмерджентность.
Она ранима неизлечимо.
Я раним, но излечим.
Излечим же сейчас своих коллег,
Друзей, прабабок —
Безвременных калек —
От хворей
Душистой мудрой тёплой хвоей.
Но я, однако, отвлёкся —
Вернусь, продолжа.
Я слишком сбился с ритма,
Играя один ритм.
И лишь вдруг изредка
Сбиваю, скручиваю сваи
Моих фундаментальных построений.
Я слишком часто говорю «я»,
Я слишком часто богом не являюсь.
Но не раскаюсь.
Нет.
И не растаю.
И не зажарюсь.
Я не привык кланяться —
Не хвастаюсь, а признаюсь.
Коли невмоготу,
То лучше приседаю.
Но кланяться нельзя,
Нельзя и руки целовать не женщинам.
Я не сдаюсь, а ухожу в леса,
Иль в горы,
Иль в города пустые, мёртвые.
Щетина. Иссякла зубная щётка.
Отрос живот.
Я с молодых прыщей противен сам себе.
Но кто я? Просто глупый чёрт:
Электрик – в месяц 160.
Машины нет, а дача – на Луне.
Не помню уж, женат иль нет.
Продолжу об «Америке» для слабых.
Там места нет для них:
Лишь в гости
Приезжали ко мне други.
Я им обувь покупал одинаковую всем.
Я им горы показал,
На тачанке покатал,
За попытку наказал.
Я собак себе завёл и всерьёз читал.
Вегетарианцем стал.
Дом купил – аскезы цитадель.
Отошёл от мира,
Всех прогнал культурно.
Подарил народам знанье —
Знание о том, что нет больнее
И порочней зависти,
Когда все они завидуют
Одному лишь индивидую.
Жена меня переводила
И делала массаж.
На звонки не отвечаю,
Я судьбой пренебрегаю.
Всё возьмите, ушлые,
Растратчики 14 миллионов долларов
За четверть часа.
Вам нужен был водопровод,
А мне – полёт.
Я снова уходил в грот
За жемчугом, я вновь и вновь
Наказывал Вритру[6] – мурену,
Я клад себе искал.
И выкинул из правды проклятие кольца.
Я одиночество сменял на своё эго.
Я подчинил себе твоё пространство,
Быть временем я перестал,
И альфой, и омегой.
Я обогнал Его.
Но подкова моего счастливого взгляда —
Любимая, порабощённая заботою супруга, —
Заскучала и позвала.
И поделом.
И вот я здесь.
Я весь здесь,
Я весь взвесь.
Взнос. Взрыв.
5. Скан-тест эфира
О, Крис Риа, божественна музыка,
Божественен аромат цветка.
Жена, почувствовав позывы,
Разродилась.
Накренилась шлюпка,
Черти засмеялись.
Вот ход в забытую реальность —
Смех чертей.
И красного трико не надо.
Их видно, слышно.
Обоняние улавливает их обаяние.
Глаза блестят, рога растут,
Копытца зреют.
Там и тут их встретишь.
Толпой плетутся за трамваем,
Толпой пасутся в косяках макрели,
Толпою звёзды отражают.
От них и бабы ведь рожают.
Кукушка, покукуй-ка!
Сколько там осталось?
Когда нет смеха избежать
Апокалиптических уловок,
То лучше всё же дело делать.
Кукуй!
Чу! Слышь?
Считалка кукует.
Считалка воркует.
Считалка волхвует.
Считалка халву ест,
Хоть тысячу раз и повторяла,
Что слаще вроде и не стало.
У книг постыдно тонкие страницы.
Абрек верхом на «Вольво» проскакал,
Потомок диких савроматов.
Пешком не ходят поезда,
Коль в ресторан – так с автоматом.
Уолл-стрит звенит потоком неги.
Труп Маяковского смердит,
Коли понюхать.
Фашисты изгнаны навеки,
Но вечность «брэк» кричит и им,
И нам, и нашим братьям.
Чужие шорохи, проклятья,
Стоны, старты с заветных
Заводей покоя
И приземления в объятья
Технотронического гноя.
А антрополог Ли,
Приехавший из Бюракана[7],
Так и не смог нам предсказать
Про «смерть газонокосильщика»[8].
В котле нас варят не титаны,
Но и не могильщики.
Но и не было здесь того, что там не будет.
Похожие книги
