– Как он сдох, от старости или от нудной участи в ваших сказочках? – подкалывает Акли, но когда никто не подхватывает его истерический смешок, моментально стихает.
Силкэ опускает голову, поправляя белесые волосы, сплетенные в тугую косу. Кэт показалось, что в глазах аборигена мелькнула грусть, хотя из-за снегопада сложно сказать что-либо наверняка.
– Его убить грех. Каждый саалл знать, что Эйктюрнир нужен оберегать, но однажды один «квельхунг» поднять на него лук. Это был жадный, глупый и жестокий поступок от такой же недостойный человек, погубивший свой народ, – он прочищает горло, словно от тяжести обрушившегося на его плечи позора ему стало сложно облекать мысли в слова. – После смерть священный олень начаться эпоха правления Холода. С его приходом кусок земля отколоться от большой берег и уйти в открытый море, образовав Саарге, но многие погибнуть в тот роковой время.
Ивейнджин переступает через камень, поравнявшись с остальными. Блондинка слышала множество предположений, развеивающих загадку столь стремительного формирования острова. Что под ним пролегают сильные морские течения или подводный вулкан, которого не видно на самой суше. Но ни одна из теорий не нашла научного подтверждения, хотя в последнее время Иви все чаще подозревает, что науке в этих краях делать нечего.
– Вы узнали, кто был этот «грешник»? – переводит для других непонятное слово Ивейн. – Вы его наказали?
– Троица Истинный Богов покарать его за содеянный. Он больше не есть человек. Это ледяной дьявол во плоть. Никогда не при каких обстоятельствам не недооценивать он. Что касаться нас, мы жить лишь с позволение Акмеласа, да простить он всех нас.
«Во плоти», – раздражительно закатывает глаза Калеб. Рассказ Силкэ нагнал на него смертную скуку. Он слишком взрослый и рассудительный, чтоб верить в сказки, а ничем другим подобный рассказ и не назовешь. Никто ведь в здравом уме не поверит в легенду о животворящем олене. По крайней мере, так он думал, пока не увидел Аллестера, жадно снимающего Силкэ со всех возможных ракурсов.
– Что ты делаешь? – не успевает Калеб задать вопрос, как объектив камеры утыкается ему в щеку.
– Я просто записываю. Древнее сказание, поведанное представителем вымирающей народности – исключительная редкость.
– А меня-то ты зачем снимаешь?
– Ох, прошу прощения, – поправляет съехавшие на нос очки журналист. – Я немного увлекся. Съемка – такое занимательное занятие.
– О, да. Снимать все подряд без разбора, наверное, очень интересно.
Не уловив запаха сарказма, Аллестер поспешно вытягивает из кармана блокнот и размахивает им перед Калебом.
– Я еще и записи веду. Не желаешь ознакомиться?
– Еще бы. Должно быть они очень увлекательные: «День первый: мы застряли на вершине горы. День второй: мы все еще на горе. День третий: я уже писал, что мы находимся на вершине?»
Акли давится смехом, хотя Калеб более чем уверен, что суть шутки он не уловил. Он часто так делает: улыбается, когда нужно плакать, соглашается, не услышав вопрос, кивает, когда не понял ни слова сказанного. Просто чтоб не смотреться полным идиотом. Хотя при этом он им еще больше выглядит.
Спуск по Сапмелас саалла оказался еще более безумной затеей, чем предполагалось. Уже на первом же холме Джаззи чуть не сломала ногу, а Ивейн с Аллестером наверняка бы свернули шеи, если б не успели вовремя ухватиться друг за друга. Не облегчают задачу и набитые вещами рюкзаки, которые группа позаимствовала в хижине. Конечно, лишний вес сильно тормозит, но без фонарика, походной фляжки и спальных мешков отправляться в такой путь было бы неразумно, особенно когда все это оказалось под рукой. Кэт даже удалось отыскать среди хлама альтиметр и две палатки, что в нынешних условиях приравнивалось к настоящему чуду. Консервы все же пришлось оставить в лачуге, не только из-за их сомнительного вида, но и из-за боязни отравления. К тому же, четырех банок едва ли хватило бы на группу из восьми человек.
