Постепенно уныние въелось в плоть юноши, изменив ее до неузнаваемости. Когда-то золотистые волосы приобрели холодные оттенок хрусталя, который он так оберегал в горных пещерах. Левый глаз цвета небесной голубизны и правый – окраса древесной коры, потемнели, наполнившись таким же неживым оттенком, как и графитовые залежи, которые он выращивал глубоко в недрах Сапмелас саалла. Кожа стала бледнее тумана, пелену которого Сирилланд напускал на гору, чтоб укрыться от всевидящего ока Акмеласа. Все, что осталось за тысячу лет – это пустая оболочка, хранившая в себе воспоминания об утерянном, но не забытом прошлом. Под гнетом его правления когда-то цветущий и наполненный жизнью Саарге превратился в обитель льда, белую пустыню, в которой не было места для жизни.
В поисках смысла своего бренного существования Калиго стал заведовать пустотами – павшими людьми, души которых отправились в Асгард, а греховные тела, не найдя покоя на земле, застряли на ней навеки. Пустые, брошенные, ненужные, проклятые на бессмысленное существование в мире, где никто и ничто их не ждет. Они стали его новой семьей, его окружением, его верными прислужниками, помогающими скоротать эту одинокую и тоскливую вечность. Но однажды, когда юноша уже позабыл звук биения собственного сердца, на остров прибыл тот, чье внутреннее тепло выдавало искру чужой души, бережно хранившуюся под слоем хрупкой плоти. Души Сирилланда. Американский турист, приехавший из теплых краев в поисках развлечений. Один из восьми. Один из миллиона. Единственный в своем роде. И Калиго пойдет на все, лишь бы заполучить того, кто обещан ему самой Судьбой.
****
– Кажись, утихло, – прорезается в темноте голос Элиота. – Нехило так трясонуло.
Калеб подается вперед, чувствуя, как внутри просыпается тревога. Перед глазами мелькают картинки из прошлого, которые он отгоняет взмахом руки: металлические стеллажи, злобное шипение где-то в середине мрака, бетонные стены подвала, в котором его запирали, как надоедливого кота. Темнота всегда вызывала у него неприятные ощущения, поднимая из затворок памяти болезненные детские воспоминания. Благо, он умеет держать их в узде.
– Все живы? Отзовитесь.
Эхо голосов сливается в какофонию звуков, которая дает понять, что никто из группы не пострадал. Не то, чтоб Калеб предполагал о возможных потерях, но недавняя буря напугала всех не на шутку. Им пришлось несколько часов торчать на входе бревенчатой хижины, удерживая дверь, чтоб ту не оторвало. Дом сотрясало так сильно, что друзья не раз прощались с жизнью, думая, что он вот-вот взлетит в воздух вместе с очередным порывом ветра. Такой страшной вьюги Силкэ не видел уже много лет, а ведь он в своей жизни повидал побольше снежных штормов, чем жители солнечного Нью-Йорка.
– О май гад! – подпрыгивает Джаззи. – Я че-то нащупала. Че-то твердое и шершавое. Омг, оно еще и мягкое!
– Это моя голова, дура, – судя по звуку, Акли пробирается вперед, расталкивая все окружающие предметы.
– Предупреждать надо! Меня чуть криз не хватил от крипоты! Кто-нибудь щелкните же свет!
– Сомневаюсь, что здесь есть электричество.
Это Кэт. Она судорожно толкает дверь, но та не поддается. Очевидно, лавина была не маленькой. Остается лишь надеется, что она не засыпала эту хибару по крышу.
– НЕТ ЭЛЕКТРИЧЕСТВА?! Эт тип, джоук такой? Как же мне тогда зарядить свой смарт? У меня всего пятьдесят два процента!
