– Да не на цепи, а по цепи. Все же знают.
Я процитировал с выражением:
У лукоморья дуб зелёный;
Златая цепь на дубе том:
И днём и ночью кот учёный
Всё ходит по цепи кругом;
Идёт направо – песнь заводит,
Налево – сказку говорит.
Там чудеса: там леший бродит,
Русалка на ветвях сидит.1
– Златая цепь на дубе, должно быть, красиво, но не по делу, – кот успокоился, и опять сел на ветку. – И что он ходит, как окаянный, и днём, и ночью? – Кот задумался, глаза наполовину затянулись белой пеленой, замурлыкал что-то себе под нос, словно рассуждая вслух. – Леший это да, это сколько угодно, а вот русалка… на дубе… – Опомнился, уставился на меня не мигая. – Впрочем, сказано неплохо. Сам придумал?
– Нет, – замотал я головой. Зачем мне чужая слава? И попросил, – послушайте, а Вы не могли бы слезть куда-нибудь пониже? Шея ужасно затекла.
Я потёр шею рукой и на всякий случай сделал ещё шажок назад. Уж если разговаривать с котами, уж если трогаться рассудком, то почему бы не делать этого хотя бы с комфортом. Кот громко фыркнул, потом тяжко вздохнул и спрыгнул на покрытую опавшей хвоей землю, мягко приземлившись на все четыре лапы.
– Ну так и ты не стой, – зло бросил он, – Я что ли буду голову задирать? Садись вон под дерево.
Я послушно сел, подтянул коленки, обхватив их руками. Он плавно приблизился, однако оставаясь заметно далее вытянутой руки, величественно сел.
– Повстречался бы ты с моим дедушкой, так бы себя не вёл, – сказал он то ли со злобой, то ли с грустью. – Третьей попытки тебе не дам. Не то ты чего похлеще выдумаешь. Давай знакомится, отрок. Я кот Баюн.
– Иван, – голос мой дрогнул. Я лихорадочно вспоминал, кто же такой кот Баюн. И эти воспоминания меня совсем не радовали. В сказках Баюн – огромный кот – людоед, который своими песнями да сказками усыплял путников, а потом пожирал их. Этот, сразу видно, заболтать может до смерти, вот мелковат только. Ну какой из него людоед. А, впрочем, кто ж его знает.
– Иван, ага. Кто бы сомневался. Иван-царевич? – уточнил Баюн.
– Увы, отнюдь не царевич.
– Иван-дурак, значит, – удовлетворённо кивнул кот.
– Чего ж сразу дурак?! – решил возмутиться я. – Просто Иван.
– Ну-ну, – скептически хмыкнул Баюн. – Там поглядим. И как же ты здесь оказался, просто Иван?
– Сам не знаю. – Я пожал плечами. – Случайно. И хотелось бы знать, где это «здесь»?
– Здесь, – менторским тоном начал кот, – это в том самом месте, где тебе нужно быть в самую последнюю очередь. Рассказывай, не мешкай.
– Рассказываю, – я вздохнул.
Вспоминать вчерашний вечер совсем не тянуло, наверное, блок какой-то в сознании сработал. Но разобраться всё же следовало. Мне бы ещё как-то назад вернуться. Если, конечно, я в этот момент не в психлечебнице, и это всё не бред больного воображения. Да и тогда неплохо бы вернуться. Придётся вспоминать и с подробностями. Однако подробности попридержу пока при себе. Кто его знает, этого котяру.
– Шёл ночью через кладбище, а тут гроза, – начал я, собравшись с духом. – Молния сверкнула и… я уже на другом кладбище, вот на том, которое тут рядом, – Я махнул рукой в направлении кромки леса.
Кот Баюн долго смотрел на меня не мигая, зрачки его стали узкими вертикальными щёлками. Я тоже ждал, не зная, что ещё добавить.
– Ну-ка пойдём.
Он неспешно, гордо задрав хвост трубой, двинулся в сторону луга. Я пожал плечами, поднялся и в два шага догнав его, засеменил рядом. Он остановился, едва мы оставили за спиной последние сосновые стволы. Невольно остановился и я. Луг передо мной был огромной неправильной формы проплешиной посреди леса, размером, пожалуй, в километр или больше. Лес на той стороне казался далёким и пыльно-серым. Но, самое главное, на всём пути до противоположной стены леса кладбища не было. Вместо него было болото. Вернее, я решил, что там болото – множество кочек, камыша, да и серо-зелёный цвет с черными проплешинами болотной воды не оставлял простора для фантазий.
