За исключением Петра. Тот, чудила, с зонтиком. Но его и за офицера никто не считает, потому что он на два года из института призван. И когда его спросили как-то, почему в нарушение последнего распоряжения он с зонтом, то ответ его был: «Так ведь льет же!» – хуйня какая-то, а не офицер.
Офицер – это когда молча.
Блядь, еще два с половиной часа чапать. Идем такой стаей: впереди рыцарь Трофимыч, за ним Петруша с ерундой, потом мы трое. Это мы на совещание перемещаемся в соседнюю базу – ну хоть бы колымага какая – все мертво.
Проходит еще полчаса – ну невмоготу же!
И вдруг из-за бугорка доносится урчание автомобиля. Машина!
Видели ли вы офицера, услышавшего за пригорком машину? Он встрепенулся, как боевой сыч! У него глаза, как золотые плошки! А речь-то, речь – просто не унять.
Машина только показалась – а мы уже готовы к нападению. Не уйдет, мы ему дорогу перегородили. Трофимыч-рыцарь руки растопырил и превратился в крест с плащаницей, Петр трясет своей ерундой, а мы по бокам. Не уйдет.
А машина и не уходит, притормаживает, и тут мы на нее бросаемся. Влетаем на борт и… и тут мне начинает казаться, что время остановилось. Уж очень долго я в нее падал. Она, оказывается, отходы пищевые везла. Обычный грузовик, прорезиненным брезентом дно и борта выложили, а потом вот это жидкое туда и налили. Вот почему она ехала медленно, расплескивать не хотела.
Я когда наконец в это говно упал, то заметил, что все наши в нем уже сидят, причем Трофимыч, как настоящий рыцарь, отплевывается.
Шофер вышел, обошел, взобрался к нам и говорит: «Вылезете или же поедем?» – и тут все как заорали: «Едем, блядь!» – и мы поехали. Сидя и молча, а Петр над всем этим свой зонтик держал.
Ну не хуйня ли?
У нас в Змеином много кораблей. Все больше военных. И вот пришло время получать шило, то есть спирт. Почему с вредом для здоровья, о котором я скажу ниже, его получали вместе с перекисью водорода, причем в очень похожих друг на друга банках, которым эти сволочи на погрузке тут же крышки с бирками поменяли, чтоб потом то шило стибрить и распить, я не знаю.
Но только старпом, старший на борту в отсутствие командира, получив почти стопроцентную перекись водорода вместо спирта-ректификата, до того был уверен в том продукте, коего ему с ходу поменяли на другой продукт, не менее обжигающий, что сейчас же собрал всех в кают– компании, налил себе стопку, тщательно, со слезой в глазах, разбавил ее водой из особого молочника, после чего со значением произнес: «Чтоб для нас эта влага никогда не кончалась!» – и, запрокинув голову, выпил.
Какое-то время он еще продолжал стоять, что позволило заметить скорость химической реакции, а потом он бессознательно упал, и розовая пена у него из горла пошла, все тарелки затопив.
Старпома головой под кран в буфетной, но сперва все же понюхали: «Как тебе? Это все-таки не спирт, по-моему?», – и воткнули ему в глотку шланг и сгоряча, конечно, сильно кран открыли.
Старпома от гидравлического удара развернуло на спасателей, и он на них воду длительное время извергал, как окаменевшая рыба в фонтане. Таким образом его спасли.
А потом все взялись за тех паршивцев, годков, что всю эту подмену и устроили.
Шила удалось вернуть только половину, и вторую половину искали, угрожая пытками, но до ночи ничего не нашли.
Ночью у матросов мичмана отобрали еще два литра.
А что делают мичманы, отобрав у матросов два литра? Они в два часа ночи садятся и празднуют победу.
