Вопреки ожиданиям Мелидена, ни одной эпико-героической песни в репертуаре барона не было. Как выяснилось, барон считал эпос устарелым дурновкусием для сельских мужланов. Его поэзия, воспитанная новейшей модой при приморских дворах, преимущественно описывала любовные радости пастушков на лоне южной природы – «голос, пьянящий как дикие ягоды», «единственное средство от страданий любви – лечь вместе обнажёнными»…
Мелиден сам давно стал любителем старинной рыцарской поэзии – по ней он учил средиземский язык во времена, уже покрытые блаженной дымкой безмятежности – но баронов фальшиво приукрашенный низменный жанр был ему чужд. Позже в разговоре с Ангретом он не удержался от того, чтобы поддразнить хозяина известными древними стишками про неудачную пасторальную любовь:
Как-то раз на той неделе
Брёл я пастбищем без цели,
И глаза мои узрели
Вдруг пастушку, дочь мужлана:
На ногах чулки белели,
Шарф и вязанка на теле,
Плащ и шуба из барана…
Разговор Мелидена с бароном естественным образом переместился в библиотеку последнего – предмет особой гордости, поскольку ни у кого другого в здешних краях не было ничего подобного. У некоторых монастырей, других церковников и у герцога имелись небольшие собрания книг, но религиозного содержания с добавкой практических пособий по медицине и сельскому хозяйству, обычные же рыцари ограничивались сборниками песен и рыцарскими романами в стихах. Собрание же барона – с сотню манускриптов – состояло почти исключительно из уникальных для Озёрного герцогства сочинений. Преобладали изысканная поэзия, философия и военное дело, причем имелись некоторые свежайшие переводы древних авторов, выполненные бурно растущими приморскими палатами риторики.
Особенно увлекли барона, перешедшего после полученного увечья от прославления радостей жизни к усиленному самоуглублению, два недавних перевода древних философов-стоиков, рекомендованных ему оринскими друзьями: «Размышления» древнего императора Норуса Инонакса и «Письма к Васинобронксу» жившего немногим ранее откупщика и императорского учителя Васины Меренса. Почуяв в Мелидене некое духовное родство, он настоятельно посоветовал ему внимательно ознакомиться с этими сочинениями, когда вернётся в Камбенет, либо если решит задержаться у барона в гостях.
Достав заложенные сушёным стебельком «Размышления», барон Моривено зачитал фрагмент, который особо привлёк его в последнее время: «Время человеческой жизни – миг; ее сущность – вечное течение; ощущение – смутно; строение всего тела – бренно; душа – неустойчива; судьба – загадочна; слава – недостоверна. Одним словом, всё относящееся к телу подобно потоку, относящееся к душе – сновидению и дыму. Жизнь – борьба и странствие по чужбине; посмертная слава – забвение. Но что же может вывести на путь? Ничто, кроме любомудрия. Любить мудрость – значит оберегать внутреннего гения от поношения и изъяна, добиваться того, чтобы он стоял выше наслаждения и страдания, чтобы не было в его действиях ни безрассудства, ни обмана, ни лицемерия, чтобы не касалось его, делает или не делает чего-либо его ближний, чтобы на всё происходящее и данное ему в удел он смотрел, как на проистекающее оттуда, откуда изошёл и он сам, а самое главное – чтобы он безропотно ждал смерти, как простого разложения тех элементов, из которых слагается каждое живое существо. Но если для самих элементов нет ничего страшного в их постоянном переходе друг в друга, то где основания бояться кому-либо их общего изменения и разложения? Ведь последнее согласно с природой, а то, что согласно с природой, не может быть дурным»
