– Тогда сначала разберись с этим начальством, на кой они тебя сюда засунули, Геннадий Павлович, – в голосе Молчана отчетливо читалось ехидство.
Володаров осекся. Он попытался снова вспомнить подробности своего назначения, но не смог. Лишь какие-то размытые образы и обрывки общих фраз, не более. Ощущение складывалось такое, что в тот день он был чертовски пьян или не в себе. Будто память не хотела, чтобы он в ней рылся.
Вдруг к горлу подкатила горькая волна, и Гену стошнило смесью яиц с солеными помидорами прямо в ведро под умывальником.
– Ты чего? – участливо поинтересовался Молчан, склонившись над усевшимся на пол Володаровым.
– Ничего, – он вытер рукавом рот и тяжело выдохнул. – Самогон у вас, Валера, чистый яд.
– Чего ж яд-то сразу? Ну может немного крепковат… Но дык это для безопасности. Тем паче спирт дорогой, а работать как-то надо. И вообще, ты, Геннадий Павлович, слишком городом разнежен. Вот поживешь у нас с годик, закалишься, так тебе мой ореховый нектаром покажется.
– Этот годик еще как-то пережить надо.
– Ай! – Молчан махнул рукой. – Давай только на полу не сиди. Простудишь себе все. Вставай, переодевайся в чистое… У тебя же есть чистое?
Володаров кивнул и похлопал рукой по сумке.
– Вот, приводи себя в порядок. А я пока воды тебе наберу. Умоешься хоть.
Молчан глянул в ведро под умывальником, поморщился и вышел. Спустя минут десять он вернулся с мылом и полотенцем. А после занес в дом другое ведро, наполненное до верха прозрачной колодезной водой.
– Я к Альбертычу в сарай заглянул, – он поставил ведро на пол, вода внутри колыхнулась, и несколько капель пролилось на доски. – Оказывается, за неделю наши еще не все дрова сперли. Представляешь?
– Не очень, – ответил из спальни Володаров. Чтобы хоть как-то отвлечь себя от тошноты он решил переложить вещи из сумки в шкаф.
– Вот и я так думаю. А оно вон чего. Стало быть, теряют хватку. Стареют…
– Стало быть, так, – повторил Володаров.
– Но это тебе же лучше, Геннадий Павлович. Тебе же лучше. Значит будет чем сегодня дом протопить. И воды помыться нагреть. А то грязный ты с дороги, как собака.
Молчан снова ушел, чтобы вернуться с охапкой дров на растопку.
– Печку топить умеешь? – спросил он у вышедшего на кухню Володарова. В ответ тот неуверенно кивнул. – Ничего сложного. Дрова в дырку суешь да поджигаешь. На вот, – он достал из кармана штанов коробок спичек. – Только себя не подожги. А я пока таз притащу.
– Это зачем?
– Как зачем? – удивился Молчан. – Мыть тебя, Геннадий Павлович, будем. Я бы, конечно, лучше в баньку сходил. Но это проситься надо, долго. А нам тебя надо в работоспособный вид привести.
Володаров спорить не стал. Да ему особо и не хотелось. Ему вообще ничего не хотелось. Приступ рвоты сильно облегчил его самочувствие, и теперь он находился в таком состоянии, когда человек просто рад тому, что жив.
Проявляя удивительную расторопность, Молчан носился к себе домой и обратно, каждый раз притаскивая еще немного необходимых на первое время вещей. Пока дрова в печке разгорались, он успел снабдить Гену неизвестно откуда взявшимся старым матрасом, на котором с одной стороны расплылось жутковатое пятно, такой же малопривлекательной подушкой и тонким шерстяным одеялом. Постельного белья он не принес, но пообещал к вечеру найти комплект. Еще он притащил набор для еды – кружку, ложку и миску. Скромно, но на первое время и такой сойдет. Последним «подарком» оказался широкий, но не очень глубокий таз, явно немало повидавший за свою долгую жизнь.
