Я начинаю привыкать к этому месту. Теперь я могу подойти к нему и не чувствовать боли. Этому помогает то, что исчезли прежние огромные деревянные двери. Мне нравится как прозрачность, так и практичность раздвижных стеклянных. Сейчас через них проходит стайка женщин с ковриками для йоги под мышками. Они расступаются, и я вижу человека, стоящего спиной ко входу, одетого во все черное. Мое сердце учащенно бьется. Я поворачиваю кольца на левой руке так, чтобы бриллианты смотрели внутрь, и платина могла бы сойти за серебро. Он распустил волосы. Локоны на голове блестят под лампами, как воронье крыло, настолько черные, что они, должно быть, покрашены. Я не удивлена: я и не ожидала, что он вырядится по-другому в такой особенный, «темный» вечер.
Ладно. Так. Я скажу ему, что мы арендуем эту квартиру только на пару месяцев. И если Колетта наплела ему, что это наш второй дом, – то она ошиблась.
– Джесс…
Он медленно оборачивается, и на долю секунды нам снова по семнадцать. Морщины на его лбу углубились, но улыбка по-прежнему молодая; у него всегда были самые белые зубы, самые яркие губы. Раньше я знала эти губы лучше, чем свои собственные.
– Малышка. – Никто, кроме него, не называл меня так, и мне бы хотелось, чтобы он нашел иное слово для выражения нежности. Так же он называл и Мишель. Я закрываю глаза и вижу лицо Мишель. Ее яркие краски; оранжевые, розовые, голубые, такие неуместные среди размытой серости и тусклой желтизны Назарета.
Джесс внезапно берет меня за подбородок – странный отеческий жест, более интимный, чем объятия. Я не знаю, как назвать то, что я до сих пор чувствую, прикасаясь к нему: даже наша страсть неравноценна. Секс в утешение после похорон создал прецедент, заставивший Джесса думать, будто я всегда трахаюсь спонтанно, но я бы не стала проделывать такого с Сэмом. Это плохо бы отразилось на его неведении о способностях жены наставить ему рога, в том числе. Джесс, конечно, притягателен совершенно вне всякой конкуренции. Мне достаточно сказать лишь одно слово, только нажать одну кнопку «назад», чтобы снова обладать им.
– Ты прекрасно выглядишь, – говорит он, и я люблю его за то, что он не использует слова: «все еще». Оскар весь – одно большое ухо за своей изысканной цветочной витриной.
Джесс открывает рот, а затем снова закрывает. Старая привычка, означающая, что он настраивает себя, прежде чем сказать что-то важное. Он так же глотал воздух перед всеми своими громкими заявлениями: «Я влюблен в тебя», или: «Меня посетила безумная идея», или: «Пожалуйста, малышка, пожалуйста, не бросай меня разбираться с этим самостоятельно».
– Ты не пригласишь меня войти? – На мгновение мне кажется, что он произносит эту фразу, желая напомнить о былых временах, когда он говорил так перед моим старым домом на Мэйн-стрит, прежде чем я соображаю, что здесь ему требуется мое разрешение, чтобы пройти внутрь. – Не смог проскочить мимо этого бюрократа. Было легче сюда попасть, когда тут находилась больница! Он всего лишь долбаный зазнавшийся администратор. Он даже не местный!
– Простите, Оскар. Я разрешаю его пропускать, внесите его в список. – Объявляя об этом открыто, я снижаю ощущение тайности нашей встречи. Я замечаю машину Джесса, красную «Ауди-ТТ», припаркованную на одном из мест для гостей. Колетта оказалась права; в данный момент у него есть деньги. Он примерно в том возрасте, чтобы уже выплатить ипотеку. За исключением Парк-Ройал-мэнор, дома здесь в округе доступны даже на скромную зарплату, а Джесс никогда не сидел без работы.
