Впереди остальных стояли двое. Коренастый, когда-то сильный и наверное высокий, но сейчас уже сгорбленный старик в длинной серой свите, широком брыле, плетённом всё из того же вездесущего камыша, с корявым дубцом в руке. И молодой парень в алой рубахе, перепоясанный вышитым кушаком (точно так же празднично, в крашеных рубахах с вышивкой, были одеты и остальные кметы), и ветер шевелил сего мокрые от дождя волосы, стриженные в кружок. А руки парня то и дело поигрывали топором, перекидывая его то вправо, то влево. Оба кмета смотрели на Воронца выжидающе и с лёгким вызовом.
Пала тишина. Только вразнобой орали реющие над вёской вороны и галки да трещало пламя в костёле.
А потом вдруг заржал конь Воронца, и с дальнего края вёски ему отозвался другой. Оттуда, от восточных ворот вёски, тоже ехали всадники. Такие же вои, как и его отряд. И кметы расступались перед ними, как вода перед челном – видно было, что на тех всадников они смотрят как на своих, не так как на Воронца и его людей.
Воронец тронул коня и двинулся навстречь приехавшим.
Съехались посреди площади, и Воронец сразу же и узнал предводителя – чашник Моислав. Ошалело мигнул – три дня тому, перед тем как выехать из ворот Гнезна, он видел Моислава в королевском замке. Как он успел?
И ещё одно успел заметить лютич – в отряде Моислава не было ни одного воя, знакомого ему, Воронцу. Мазовшане, небось, одни, из его земель. При дворе при нём тоже были мазовшане, но этих людей Воронец не знал.
– Моислав?
– Воронец?
– Поздорову ль?
– Благодарение богам.
Моислав тоже не был христианином, как и Воронец, – чуть ли не единственные язычники при дворе короля Мешко-Ламберта.
– Ты откуда здесь? Тебя тоже король послал?
– Нет, – криво усмехнулся мазовшанин. Невесёлая вышла усмешка. – Король наш Мешко уже не может никого никуда послать… убили короля.
Воронец сглотнул. В то, что Моислав говорит правду, он поверил сразу.
– Когда? – хрипло спросил он.
– На другой день после того, как ты уехал.
– Кто?
– Богуслав… и другие паны. Давно уже, оказывается, заговор был. Я едва вырвался, всех людей своих потерял. Скакал, как проклятый, трёх коней загнал, пока до своего Яздова добрался.
– И кто теперь… королём?
– Невестимо, – пожал плечами Моислав. – Мазовия решила, что пришло время быть самой собой.
– А ты?
– А я теперь мазовецкий князь. Так земля решила. Я предлагаю – идём со мной. Думай.
– Хочешь спросить что-то ещё? – Воронец заметил взгляд зброеноши.
– Да, – Вышко помялся. – Этот парень…
– Да, Вышко, это был твой отец. А старик – твой прадед.
Воронец умолк. Молчал и Вышко – спрашивать больше ничего не хотелось. Лютевит сунул в руки лютичу мех с пивом, изрядно перед тем отхлебнув сам. Воронец отпил тоже, протянул мех зброеноше, кивнул разрешающе. Вышко отпил тоже, поморщился – в мехе оставался только осадок, мутная жижа – завязал мех.
– Пора бы и спать, – Воронец потянулся. – Назавтра в бой. Вон, поляне да куявичи галдят, чуют видно кровь завтрашнюю.
Из стана Казимира доносилось церковное пение, можно было даже различить отдельные латинские и греческие слова.
– Как думаешь, одолеем? – Лютевит смотрел хмуро, шрам сморщился и выглядел одновременно грозно и почему-то жалобно.
– Думаю, да, – усмехнулся Воронец. – Если к Казимиру на помощь никто не поспеет. Русь к примеру.
Солнце окончательно скрылось за окоёмом, осталась только тонкая алая полоска, сверху окаймлённая хмурыми, даже на вид тяжёлыми свинцовоцветными тучами.
