Да, только вот срок удлиняет!
Это уж я потом, в «главном российском университете», на нарах окончательно понял.
Тогда молчал, всё ждал чего-то. Заступника какого-то. В беде же на себя только и можно надеяться.
И руку ревизор на папки возложил.
Белая такая ручечка, мягкая, нежная с бумагами, дамская, к мазям привычная, не к лопате.
А ведь задушит он меня этими нежными ручонками. Так вдруг подумалось.
И тоска прихлопнула, оглушила пыльным мешком. Аж задохнулся я. Предчувствие предательства ощутил. Тошнота, дурнота наползла, слабость и ничего не поделать.
Это, знаешь, как серой от бесов в воздухе завоняло. Тонкое дело. В слова не уложишь. Ощущения.
Геннадий Сергеевич зашёл в тот кабинет, целый день просидел с ревизором столичным, склизким.
Я хожу по коридору, маюсь, жду, когда вызовут, волнуюсь за него. Всё же не чужие, так думалось мне. Надеюсь на что-то, а на что, и не возьму в разумение.
Там смех, разговор. Чай пьют, курят ли? Чёрт их знает! Пойди, пойми.
Вышел он, едва приметно подмигнул мне с высоты своей солидности, мол, держись. Успел только шепнуть, когда приобнял, по-родственному, расставаясь:
– Постараюсь тебя отвоевать. Только на себя всё бери, иначе три года за «группу» нам припаяют. Обоим. Не дрейфь!
Вышел он. Статный, высокий. А в коридор два милиционера вплыли, и меня под белые ручки в автозак.
Опа! Не думал, не гадал. Верил до последнего – отскочим. Держусь, как договорились.
На суде Геннадия Сергеевича похвалили за сотрудничество со следствием.
Зачитали мою характеристику. Получалось, что я конченый гад, но поздно «рассекретили».
Да я и сам себя таким почувствовал, после всех этих «мероприятий».
Дали мне десять лет строгого «прижима». Особо крупный размер хищения. А светила «вышка».
Геннадий Сергеевич укатил вскоре с Урала в Рязань, к Москве поближе. Новый радиозавод строить. Всесоюзная стройка-гигант. Возглавил там отдел снабжения.
Ко мне ни разу на свиданку не пришёл. Про «кабанчиков», передачки на зону, и говорить не стану.
Носу вообще не казал.
Там он и погорел. В Рязани. Видно, кто-то не совсем доверчивый простофиля, как я, ворона деревенская, оказался.
Пересмотрели дело моё. Долго, волокитно, но УДО оформили. Условно-досрочно освободили.
Пять лет. Скостили половину, амнистировали. И на том спасибо. Вернулся. Половину дома оттяпали. Я залупаться не стал. Какая же это ерунда по сравнению с тем, что я пережил, в местах не столь отдалённых.
Вселилась какая-то безумная старуха во вторую половину дома. Пока не умерла, житья не давала. Всё мне тыкала в глаза и за глаза, что урка я поганый. Ну, не будешь же с выжившей из ума пенсионеркой воевать.
Устроился на работу. Простым строителем вкалываю. Мантулю весь день, а хорошо! Сплю крепко, как у бабушки зимой на полке’. В избе деревенской.
И надо же – лето. Едем в отпуск, на юг. Через Москву. Всем семейством. В Рязани стояли долго. Думаю, где-то тут «руками водитель» Геннадий Сергеевич, кудесник снабжения?
И подсел попутчик, тоже в Симферополь ему. Сидим на боковой полке, внизу, никто не мешает. За мутным окном кино мелькает разрозненное, местное наше, российское.
Говорим.
Слово за слово. Что ещё в поезде делать? Чаи гонять, да байки наперегонки, вперебивку, травить.
Разных тем коснулись.
Оказывается, наслышан он, про художества Геннадия Сергеевича. Суд был публичный, да и в газетах много писалось.
Когда пришли его брать, обыск сделали серьёзный. Все щёлочки, закоулочки, плинтуса проверили. Кладку кирпичную простукали тщательно, а лишь потом оставили в покое. Протрясли квартиру добросовестно.
