Камилла и Чарльз - страница 17

Некоторые ученицы со смехом вспоминают «синий костюм» директрисы, «один и тот же изо дня в день, летом и зимой». Другие с гримасой на лице говорят о пытке, которую представлял собой процесс коллективного приема пищи в столовой. «Пища была, как бы это сказать… приготовлена по старинке, причем возмутительной: древняя говядина и вареная морковь, мучнистый пуддинг… Мисс Ноулес требовала, чтобы мы вели себя как уважаемые взрослые люди, приглашенные на шикарный прием. Она повторяла нам, что поданное блюдо надо съедать до конца, каким бы оно ни было. Например, говядину, часто очень жилистую, следовало разрезать на мелкие кусочки, которые мы должны съесть до последнего. Оставить хотя бы один кусочек, по ее мнению, равносильно ужасному хамству. Если вы заявляли, что вам не нравится то или иное блюдо, вам начинали давать двойную порцию этого блюда. И бесполезно пытаться забить вкус этой пищи, запивая ее литрами воды. Это тоже считалось очень плохим воспитанием».

Упрямых, недисциплинированных и рассеянных воспитанниц усаживали за «позорный стол» в темном углу столовой. Прием пищи проходил в благоговейной тишине, нарушать ее разрешалось только девочкам, сидевшим за столом директрисы. «Вести себя следовало как на светском приеме, – вспоминает одна из бывших учениц пансиона. – Для того чтобы научить нас поддерживать разговор, уверенно вести себя в обществе, она забрасывала нас вопросами. Вообще-то, это был не совсем плохой метод обучения, пусть при этом ей почти ежедневно удавалось доводить кого-то из нас до слез». А все потому, что директриса пансиона Дамбреллс очень уж легко выходила из себя. «Когда кто-нибудь ей перечил, лицо ее становилось красным, и она буквально начинала трястись от гнева. Однажды она влепила мне пощечину. Поскольку ничего другого не оставалось, мы решили, что это в порядке вещей и не стоит рассказывать об этом родителям. Большинство из них предпочли бы ничего этого не знать. Запретная тема, которой в разговоре лучше избегать»[20].

«Мисс Ноулес ненавидела детей слабых или застенчивых, – продолжает эта бывшая воспитанница. – Мне кажется, в глубине души она обожала, когда ей оказывали сопротивление. У нее, впрочем, были свои любимицы, чаще всего – дети из знатных и богатых семей». Некоторые ученицы, не в силах выносить все эти унижения и придирки, покидали заведение в течение учебного года. «Что касается меня, я каждое утро просыпалась, с ужасом думая о том, какой день мне предстоит прожить, – сообщает соученица Камиллы. – Мы прилежно трудились только лишь потому, что нам было страшно». Однако же спустя много лет Брюс Шэнд вспоминает о директрисе как о «замечательной воспитательнице». «Она действительно могла бы стать фантастической учительницей, – продолжает все та же бывшая ученица. – Наш английский безупречен потому, что она обожала этот язык и была решительно настроена на то, чтобы мы знали его как можно лучше. Если подумать, то образование, которое нам давали в Дамбреллс, было превосходным. Но отправлять детей туда учиться также отдавало и снобизмом. Семьи ясно давали этим понять, что не желают смешивать своих детей с “простолюдинами” даже за школьной партой. Однажды мисс Ноулес направила всем родителям своих учеников письма, в которых спрашивала, против ли они, если в заведение будет принята дочь коммерсанта».

Только наступление рождественских праздников смягчало на время нрав хозяйки заведения. В последний день четверти она неизменно клала под елку пятьдесят кукол – по одной на воспитанницу. Куклы были наряжены в разные платья, сшитые Кок, кухаркой пансиона. Рядом с елкой в отблесках свечей стоял слуга с ведром воды – на случай пожара. «Одна из кукол всегда была самой большой и самой красивой, вызывавшей всеобщую зависть, – вспоминает одна из бывших учениц. – Раз в два года мисс Нуолес давала самой младшей или самой старшей из нас возможность выбрать куклу первой – как говорили, для того, чтобы избежать склок». Все свидетельства сходятся в одном: выпускницы пансиона Дабмреллс навсегда были связаны «необычайной близостью». «Все, кто прошел через это, могли впоследствии преодолеть что угодно».