Женщина быстро выбилась из сил, идя по столь неудобной дороге. Сапожки на высоком каблуке увязали в мягкой земле, пальто приходилось то и дело отцеплять от настырных засохших растений, чьи стебли были чуть тоньше её запястья. Она несколько раз падала, снова вставала и шла, надеясь, очевидно, на то, что рельсы приведут её в более обжитое, чем это, место.
В какой-то момент женщина остановилась, поводила в стороны головой, прислушиваясь. Потом она приложила ладони к голове, легонько ударила ими по ушам, помотала головой. Поезд давно исчез, а шум от него все стоял в голове, недоумевала женщина. Она все так же слышит перестук колес, звон металла и треск деревянной обшивки. Может, снова идет поезд?
Простояв на одном месте несколько минут и не дождавшись никакого поезда, женщина двинулась дальше.
Тихий осенний день приблизился к полудню. Незадачливой пассажирке с товарного поезда стало жарко на открытом месте, и чтобы спрятаться от солнца, она, пробравшись сквозь шуршащие заросли увядшей травы, спряталась в тени деревьев, чьи верхушки доставали до неба. Земля под ногами пружинила ковром из хвои, свежий запах смолы проникал через рот и нос в легкие, оставляя после себя вкус кедрового эликсира для зубов.
Вдруг сплошная стена деревьев оборвалась, и женщина увидела перед собой широкую просеку, по которой шли огромные металлические опоры линии электропередачи. Опоры уходили вдоль просеки, а гудевшие на них провода словно звали женщину с собой. Она глянула в ту сторону, где исчез поезд, потом оглядела просеку и застыла на несколько минут, решая, в какую сторону продолжить свой путь. Почему-то просека её больше привлекла, и она пошла по ней.
Сколько прошло времени – час или три, женщина не понимала. Солнце незаметно опустилось на верхушки деревьев, а потом стало исчезать за ними. Это напугало путешественницу, и она ускорила шаг. Просека не кончалась, а силы были на исходе. Все чаще женщина прикладывала руку к желудку, дававшему ей знать, что пора бы и поесть. Спазмы становились все мучительнее, в голове начали звенеть колокольчики, а перед глазами все плыло и качалось. Снова хотелось пить, но нигде не было видно ямки с водой. Правда, на некоторых увядших листьях, как в чашечках, поблескивали капли влаги, но это была такая малость.
Подняв голову, женщина вдруг обнаружила, что не видит следующую опору: сумерки накрыли просеку, оставив впереди лишь квадрат светло-серого неба в обрамлении стройных стволов деревьев. Вместе с сумерками пришел страх.
Он неожиданно возник из слабого шороха деревьев, из рваных теней, преследующих её, из проникновения в её сознание чьих-то мыслей, требующих подчиниться им. Звук тихо хрустнувшей ветки под чьей-то осторожной ногой слева ударил по напряженным нервам. Женщина отпрыгнула в противоположную сторону и побежала, не разбирая дороги. Сумерки просеки тут же сменились темнотой леса, относительная свобода движения – крепкими объятиями высокого кустарника, молодых деревьев, что протягивали к ней свои гибкие ветки, высокой пожухлой травы, путами захлестнувшей ноги несчастной. Но она не сдавалась, бежала вперед, хотя несколько раз хотела упасть на землю, закрыть голову руками, сжаться в комок и ждать, когда страх покинет её. Но он был рядом, она слышала его дыхание, чуяла его звериный запах.
Боль в легких заставила женщину остановиться, прислониться к стволу дерева, чтобы восстановить дыхание. Она была одна среди дремучего леса, за нею гнался неведомый зверь, который тоже остановился, втянул носом воздух, клацнул сведенной зевотой пастью. Женщина оглянулась туда, откуда она пришла. Не надо было уходить с просеки, запоздало ругала она себя, не надо было забираться в дебри.
