Класс привели в порядок, начался сентябрь, а с ним и учительские будни моей подруги. Она выбирала самые интересные темы, уроки вела изобретательно и артистично, держалась молодцом и оптимисткой. Я плохо представляю себе, как бы я вела себя в ситуации, когда перед учительницей сидит молчаливый класс подростков в капюшонах, надвинутых на глаза, и не реагирует, вообще не реагирует никак. Но надо знать Наташу. Я прямо вижу, как она бодренько носится по классу со своей нестираемой улыбочкой и энергично вдалбливает краснокожим старшеклассникам структуру английского эссе. Слышу, как она задает вопросы, и сама же на них зажигательно отвечает, потому что индейцы… молчат. Просто всегда молчат, а она отвечает весело и интригующе. Вскоре оказалось, что английский они прекрасно все знают, надо только доводить до ума грамотность.
– Это такая культура, говорила она мне по телефону, это сфинксы.
– И что на лицах никаких эмоций?
– Никаких! В их культуре это непринято.
– А что они делают на переменке? – спрашивала я.
– Ничего. Стоят группами и курят. Молча.
Вскоре Дима получил при школе небольшую работу как мастер на все руки. Когда они возвращались домой, то первые дни «музыка» была все та же: В.-А. Моцарт «Турецкое рондо»… вернее Индейское рондо: все повторялось. Заходили в свою островную трехкомнатную резиденцию после работы и видели, что кто-то залезал, при этом явно хотели показать, что побывали в доме. Но прошло недели две, и все это прекратилось, а завуч объяснил, что это не протест против белого человека в целом, а против предыдущего учителя, место которого заняла Наташа.
В школе она бодрилась, но даже на ее стальные нервы стало действовать молчание «ягнят», и я получила нервный имейл «Срочно высылай пианино!» Это был почти пароль вроде: «Грузите апельсины бочками». У нас была договоренность, что если совсем тоска одолеет, то я ей вышлю громадный синтезатор, который болтался у нас по дому неприкаянный, потому что мы купили дочке обычное пианино. Мы его упаковали и помчались на почту. Адрес не вызвал удивления ни у меня, ни у почтовых работников:
«Учительнице Наташе, озеро Драйбэрри, Онтарио, Канада».
Оказалось, она выбила разрешение школьных властей преподавать еще и музыку, что начала делать незамедлительно. Вскоре несколько человек в классе сняли капюшоны, правда, под ними оказались шапочки, но это был прогресс!
Наконец один из учеников встретился с ней глазами. Она сообщила мне об этом с восторгом:
– Они никогда не смотрят в глаза!
– Почему?
– Смотреть в глаза – это в их культуре – прямая угроза! А он смотрел спокойно и дружелюбно!
Месяца через два Наташа уже не так много порхала по классу, грациозно пронося свои девяносто кило мягкой доброжелательности мимо учеников. «Где у нас сегодня Патрик?» – спросила она однажды, увидев, что одного ученика нет в школе второй день. «Он сидит со своим ребенком» – ответили шестнадцатилетние одноклассники. Ну вот так, там ранние союзы.
Шел месяц за месяцем, и только одна девочка не разговаривала с учительницей и на вопросы не отвечала. Однажды Наташа подскочила и к ней и стала убеждать, что надо принимать помощь, если что-то не понимаешь – не проблема – помогу. Ответ был: «Иди туда-то и туда-то, такая ты разэтакая, и отвяжись от меня, чтоб тебе!»
Ничего не ответила Наташа, и стала ждать, как события будут разворачиваться дальше. Вдруг через пару недель девочка написала ей письмо. Там было все, и о тяжелых отношениях с родителями, и о скуке и одиночестве, и нежелании жить на острове, и о сестре, которая чуть не погибла, перебрав наркотиков, и о том, как ее спасали. Наташа ответила письмом. Так они три года и переписываются… каждый день. В школе друг другу – ни слова.
