В окне за решёткой, показался ещё один полицейский в форме. Он впустил нас внутрь, и все трое повели меня темными коридорами тюремного участка в полной тишине, лишь под стук своих твёрдых каблуков.
В помещении, нас ждал ещё один служитель закона. Те что меня доставили, отдали ему честь.
– Статья? – спросил он без лишних церемоний. Я услышал лишь «часть вторая» настолько быстро прозвучал номер статьи, – с особой жестокостью, – затем добавил офицер.
– Звонок? – обратился главный ко мне.
– Что простите? – едва промямлил я недоумевая.
– Право телефонного звонка. Желаешь им воспользоваться?
– Пока нет, – ответил я, даже не представляя кому позвонить.
Друзей у меня не то чтоб не было совсем. Но если поразмыслить, то сейчас никто из них не бросится мне на выручку. Такой уж я человек – слишком близко к себе никого не подпускал. Родственников не осталось. Было несколько влиятельных посетителей, но сейчас я не готов был ни с кем разговаривать. Мне нужно было побыть одному. Все обдумать.
Камер с решетками было всего две. И от одного их вида, у меня потели ладони.
«Неужели я проведу в одной из таких остаток своей жизни?»
Меня завели в ту что была слева. Она была гораздо меньше, и я сразу подумал что это хорошо: « Скорее всего это одноместный номер».
Я невольно вздрогнул, когда дверь за мной громко захлопнулась. Мои запястья освободили от тяжелого, не драгоценного, а скорее наоборот украшения, от которого остались тонкие красные следы.
Я долго стоял в темноте, все не решаясь сделать ни шагу. Когда зрение немного адаптировалось к местным условиям освещения, источником которого оказалось лишь небольшое обрешетчатое оконце, под самым потолком, я разглядел ржавую двухэтажную кровать.
– Простите, – обратился я к полицейским, – у вас случайно не найдётся обычной канцелярской резинки?
– Какой резинки? – переспросил меня главный.
– Канцелярской, – вежливо уточнил я дрожащим голосом.
Он принялся копошится в ящике служебного стола.
– Есть только такая, – он подошёл к двери моей камеры, с резинкой синего цвета в руках, соблюдая безопасную дистанцию.
– Это именно она. Это то что мне нужно, – я протянул измазанную кровью руку сквозь отверстие между решёток.
– Зачем она тебе? – недоверчиво спрашивал офицер полиции.
– Это меня успокаивает.
– Заключённым запрещено передавать посторонние предметы.
– Неужели вы считаете, что это может представлять какую-либо опасность. Что по вашему, я смогу сделать вооружившись ею? Сбежать отсюда, передавив железные прутья этой безделушкой?
– Не знаю. Возможно. А может ты хочешь покончить с собой с помощью этого?
– Я конечно немного слащаво выгляжу, но сомневаюсь, что смогу с её помощью повеситься, воспользовавшись вашим советом.
– Передавить вены.
– И как же это работает?
– Точно не знаю, но я о таком слышал, – он бросил резинку мне под ноги, – держи. Развлекайся. И это называется резинка для денег, да будет тебе известно.
– Спасибо, я постараюсь запомнить, – немного насмешливо ответил я, наклонившись к полу, – мне бы немного отмыться не помешало.
– Камеру нельзя покидать до окончательного выдвижения обвинений.
– Но я же тут все испачкаю.
В ответ я был удостоен лишь презрительным взглядом всех троих полицейских.
Темница, узником которой, я неожиданно для себя оказался, меня чертовски пугала. А ещё запах. Непередаваемая амброзия сырости и дешевого вонючего одеколона. Очевидно, что предыдущий постоялец этой отсыревшей за долгие годы камеры, совершенно не имел вкуса.
