– А я-то думал, ты вырос.
– Я вырос. И, как видишь, без твоего участия.
Разговор явно шёл не по тому сценарию. Отец нервничал, и чудо, что он не сорвался и не ушёл. Хотя именно этого я добивался.
– Тебя, наверно, жена ждёт и дети, – напомнил я как бы между прочим.
Он выглядел ошарашенным. Словно я не должен был этого знать. Но я знал. И он быстро взял себя в руки.
– У меня только один ребёнок.
– Да ладно?
– Его зовут Мартин, ему четыре…
– А обо мне ты, значит, забыл? – прервал его я.
– Что? – окончательно растерялся он.
– Ты только что мне сказал, что у тебя один ребёнок.
– Я хотел сказать – там. Там один ребёнок.
Я развернулся, чтобы уйти, но он вновь крепко схватил меня за локоть, и вырваться было не так-то просто. Сила у него всегда была богатырская.
– Хватит, Ларри. Хватит вести себя как ребёнок. Ты уже взрослый парень.
– Вот именно. И теперь я в тебе не нуждаюсь. Также, как ты не нуждался во мне все эти годы.
Во мне бушевала злость, скрываемая все эти годы обида. Я не желал с ним общаться. Но он оказался хитрей.
– Мама сказала, ты всерьёз увлекаешься музыкой?
– Какое тебе дело? Ты что, общаешься с мамой?
– Она, в отличие от тебя, зла на меня не держит. Я мог бы купить тебе новую гитару. Трейси сказала, тебе нужен новый инструмент.
– Мне ничего от тебя не нужно!
Он помолчал несколько секунд, и вдруг тихо, как-то по-новому произнёс:
– Прости меня, Ларри. Я был плохим отцом.
К такому я был не готов. И застыл.
– Дашь мне свой номер? Я хотел бы познакомить тебя с твоим братом, если ты хочешь.
У меня не было сил больше спорить. Как и желания знакомиться с «братом».
– Разве мать тебе не дала?
– Нет. Сказала, что это твой выбор – захочешь ли ты общаться со мной. Она лишь сказала, где я могу найти тебя.
– Легче стало? – хмыкнул я, старательно избегая его прямого взгляда.
– Нет.
Его откровенность меня убивала. Я не знал, как вести себя. Я не был готов к этой встрече. И слишком хорошо помнил тот образ отца, который жил в моей памяти – как он наклоняется ко мне с перекошенным от гнева лицом и бьёт наотмашь, как слёзы заслоняют глаза, попадают в нос, затекают за уши. Я кричу, а он продолжает бить меня. Именно эта картина вновь предстала передо мной, не давая нормально общаться с отцом. Я знал, что должен простить его. Что старые обиды отравляют нашу жизнь и делают жестокими наши сердца. Но не мог.
Мы обменялись номерами. Всё, что я хотел в тот момент – чтобы он поскорее отстал от меня. Чтобы нас не увидели вместе.
Потом корил себя за проявленную мягкость и выдумал тысячу способов дать понять, что не нуждаюсь в нём.
А следующим вечером снова взял в руки гитару и вдруг подумал о том, какую хотел бы купить. У меня была старая, обыкновенная. Я бы хотел «Гибсон». Да, чёрную «Гибсон». Но у меня таких денег нет. И не будет. По крайней мере, ближайшие двадцать лет. Так я думал тогда.
Возможно, мной двигали исключительно меркантильные цели. Возможно, я всё ещё на что-то надеялся. Мы встретились.
Разговором это вряд ли можно назвать: отец пытался как-то расшевелить меня, много говорил. Я делал вид, что слушаю. Вёл себя как дурак. Но и этому есть объяснение: во мне всё ещё жил обиженный мальчик.
Потом, как и обещал, он повёл меня в музыкальный магазин. И сколько же там всего было! На какое-то время я вовсе забыл о мире извне, блуждая в этом раю среди гитар, барабанных установок, электронных пианино и усилителей звука.
