Наконец Берия совершенно успокоился.
– Тогда товарищ Шепелев, я вам тоже смешную историю расскажу. Да, давайте пить и есть. Будем пить по-русски, без тостов.
Товарищу Шепелеву, пожалуй, было что возразить на последнее замечание, но он счел благоразумным промолчать.
– Так вот, – товарищ нарком залпом осушил полфужера, – едем мы сюда в машине с моим заместителем товарищем Меркуловым. Он кратко обобщает мне полученное из Ленинграда ваше личное дело. И говорит, что стреляет этот капитан так себе, ничего выдающегося, рукопашным боем не владеет и вообще не спортсмен. Как же, удивляется Меркулов, этот капитан так сумел отличиться и в Ленинграде, и тем более в Финляндии. Тогда я ему говорю: «Товарищ Меркулов, я вот тоже неважно стреляю и дерусь, по-вашему выходит, я тоже ни на что не сгодился бы в Финскую войну или в Ленинграде?» Он заерзал, понес какую-то лакейскую чепуху, пришлось прервать и объяснить, что для оперативного работника и даже для диверсанта важнее всего умение быстро соображать и мгновенно принимать важные решения. Правильно я говорю?
– Совершенно с вами согласен, товарищ народный комиссар…
– Бросьте, товарищ Шепелев, – перебил его Берия. – Называйте по имени-отчеству, мы в ресторане, а не на совещании. Знаете, как вы очутились в Москве, – это было произнесено без намека на вопросительную интонацию, и без паузы последовало продолжение: – Товарищ Сталин меня спросил, выздоровел ваш герой? Звоню в Ленинград, узнаю, что герой еще в госпитале. Что ж, интересуюсь, у вас так медленно лечат? Говорю, что у нас в Москве уже давно поставили бы человека на ноги. А они поняли это как приказ доставить вас немедленно. Что ж, тем лучше. Потому что по дороге сюда, на стадион, пришла мне в голову идея. Тем более наш главный врач Новиков заверил, что с вашим здоровьем все в порядке. Правда, порекомендовал отдых и хорошее питание…
Берия налил себе вина в опустевший фужер.
– Кому перешла ваша агентура? – Лаврентий Павлович неожиданно поменял тему. – Она же должна была кому-то перейти, когда вас командировали на фронт?
Вопрос капитану понравился. Вопрос человека, не понаслышке знакомого с оперативной работой. Шепелев почувствовал к грозному товарищу Берия профессиональную симпатию. Видимо, ему не приходится объяснять простые вещи. Кстати, тому же Алянчикову и некоторые оперативные азы не растолкуешь. Даже от Деда порой ему трудно было добиться понимания. А о Ежове капитану доводилось слышать, что тот был профессионально крайне некомпетентный человек.[15]
– Старшему майору Нетунаеву, но он скончался от сердечного приступа как раз в середине января, когда я находился на Карельском перешейке.
– И все это время агентура простаивала, – это был уже не вопрос, а заключение. – Сейчас с ней тоже никто не работает. Скверно, скверно… Но об этом мы подумаем. Итак, капитан, вы служили в конвойных войсках, – Берия сделал еще один поворот в разговоре, – и должны хорошо знать лагерную жизнь, блатные повадки, словечки?
Почему-то Шепелев не сомневался – при всех якобы внезапных перескоках с темы на тему Лаврентий Павлович прочно держался магистральной линии. А все эти зигзаги разговора, видимо, не что иное, как его обычный способ ведения разговора.
– Конечно, хуже, чем заключенным, но кое-что известно.
Берия вытащил из вазочки пирожок, надкусил его, положил на скатерть рядом с тарелкой нетронутого салата.
