Капитан согласно кивал, все говорили: Маркеловы – мастера первоклассные.
– То-то и оно, пацан, мастерство не пропьешь…
…Капитан подумал, что ему скоро стукнет сорок пять. В сорок пять можно ли стать пропойцей?
Господи, о чем ты только думаешь капитан? А что на ум приходит, о том и думаю, – пронеслось у него в голове. Вот сейчас буду думать о Глафире…
Но отчего-то мысли о Глафире в данный конкретный момент долго не задерживались, и явно побеждала тревога о переброске грузов по реке Баргузин. По ней шел завоз всего необходимого для золотых приисков. Ледокол должен был доставить грузы в Усть-Баргузин, а оттуда, опять же, Госпар брался перебрасывать их на складские площадки по реке Баргузин. А дальше они уходили на прииски Карафтитовый, Горбулокский, Еленинский. Отсюда шла подтоварка в любое время года по мере необходимости.
– На такой доставке хотели целый миллион сэкономить. Вместо экономии сидим на мели! Теперь по старинке потащат все гужом на лошадках по таежным дорогам.
…Непочатую четвертушку Госспирттреста нашел в тумбочке. Она стояла, сиротливо ожидая своего часа в качестве НЗ, и предназначалась на спиртовые компрессы и прочие растирания. Капитан вспомнил, как его бабка Фаина всякий раз убирала со стола недопитую бутылочку водки, трясла зеленоватой тарой перед гостями и уносила под причитание: «Пойдемте, остаточки на компрессики».
«Одному да без закуски как-то совсем бездуховно», – подумал капитан. Вспомнил про черный хлеб и шматок сала, который всегда брал в рейс. И то и другое держал на холоде. Вышел из каюты, снял авоську с неприметного поручня, вернулся обратно. Настругал сала, да не простого, а вареного, которое так хорошо умеют делать в прибайкальских рыбацких деревнях. Хлеб наломал, ждать, пока отойдет с мороза, не хотелось. Заулыбался, вспомнив Маркеловых и их советы: «Ты, Митька, имей ввиду, к доброй водке надо обязательно горбушку и цыбульку (лук то есть), да сдобрить все это сальцем. Без них не удовольствие, а выпивка. А если огурчик обнаружится – это уже банкет».
«Банкета не будет, – подумал Капитан. – Огурца нет. А лучок имеется». Снова пошарил в тумбочке и вытащил луковицу-цыбулю, тоже припасенную на всякий случай, опять же, в целебных целях. Бабуля Фаина учила – чуть зашвыркал носом, тут же лук порубить и медом залить, и пить эту «гадость» до полного исчезновения заразы.
…Поймал себя на мысли, что выпил с удовольствием, как говорится, не поморщившись, «пошла хорошо». Внутри стало теплее. Выпил еще, придавил салом. Укоризненно глянул на четверть – как раз на компрессы.
Отчего-то подумал: «Из родни поблизости уже никого нет. Отец с матерью еще в гражданскую ушли, сам он семьей обзавестись так и не удосужился, так что, получается, один как перст. Сейчас бы их всех затаскали. А что, а как?.. Не замечали ли вражеских настроений? Как относился к коллективизации и ликвидации кулачества как класса?»
Думать об этом не хотелось, да и не очень силен он был по части политики и классовой борьбы. Газеты, само собой, читал и даже проводил политинформации о положении в мире среди членов команды. Так это другое дело. Возьмешь газету свежую, пару раз пробежишь – и словно по миру прогулялся. Чего там только не прописано: движение передовиков, и как один коллектив берет другой «на буксир» и тащит к выполнению плана, и как собирают деньги для мирового пролетариата (он и сам много раз делал взносы и в фонд МОПРа, и на первый самолет, и бастующим рабочим Англии), подробности о чудо-урожае на колхозной ферме. Все принимал, только на кулачестве не единожды «спотыкался» – возникали внутренние сомнения. Вслух-то говорить было нельзя – опасно для жизни. Но вот как понять, отчего плох крепкий мужик на земле? Их и так после мировой и гражданской сильно проредило. Что на селе, что в городе умелых да сноровистых сильно поубавилось.
