Чьи-то невидимые руки тянули к себе одеяло, очевидно, за привязанные к нему бечевки.
– Меня провели! – прошептал Сорви-голова, постигший наконец легкомысленность своего поведения.
Увы, провели не его одного! Его товарищи точно так же, как и он, полонили вместо вражеских разведчиков тряпье.
Но к чему эта уловка?
Только для того, чтобы заманить их, взять в плен и напасть затем на бурских часовых, мирно дремавших с трубкой во рту.
Все произошло в несколько секунд.
Два взвода англичан – о, эти не скрывались! – окружили капитана Молокососов и его товарищей, схватили и повалили их прежде, чем они успели крикнуть.
Насмешливый голос сказал по-английски:
– Эти юные болваны попались на удочку.
Полузадушенный Сорви-голова зарычал от бешенства.
– Молчание или смерть! – приказал тот же голос. – Вперед, и без шума!
Сорви-голова понял грозившую бурам опасность. Во что бы то ни стало надо предупредить их, поднять тревогу, хотя бы ценою собственной жизни.
Подобно рыцарю Д’Ассасу [44], он ни минуты не колебался.
Отчаянным усилием он вырвался из рук солдата, сжимавшего его горло, и пронзительно закричал:
– Тревога!.. Тревога!.. Англичане!..
Солдат занес саблю над его головой и непременно рассек бы ее, если бы Сорви-голова не уклонился. В то же мгновение он выхватил свой револьвер и, выстрелив в упор, убил солдата. Потом, чувствуя, что все равно пропал, Жан крикнул насмешливо;
– Не вышло! Испорчен сюрприз, господа англичане!.. Навсегда запомните эту последнюю шутку, которую сыграл с вами Сорви-голова!
Он сделал было попытку выпустить во врагов еще несколько оставшихся в револьвере пуль, чтобы как можно дороже продать свою жизнь, но множество рук уже схватило его. В то же мгновение десятки здоровенных кулаков обрушились и на других Молокососов.
Жана, вероятно, прикончили бы тут же, если бы до чьих-то ушей не дошло так гордо брошенное им слово: «Сорви-голова».
– Не убивайте его! Это Брейк-нек! [45] Тому, кто приведет его живым, обещано двести фунтов! – завопил кто-то истошным голосом.
Жану повезло, он оказался счастливей героя Клостеркампа: он жив и знает, что принесенная им жертва не оказалась напрасной, – буры услыхали его крик и выстрел. В бурском лагере уже протрубили тревогу. Мгновенно ожили окопы, загремели выстрелы, загудели большие пушки… Ночная атака была отбита.
Зато Сорви-голова и его товарищи попали в плен. Навсегда умолкли креол из Реюньона и молодой итальянец Пьетро. Один только капитан Брейк-нек, как называли англичане Жана, мог самостоятельно передвигаться, остальные были в таком состоянии, что их пришлось нести.
Вот они уже в английском лагере. По тому, как часто повторялось его имя английскими солдатами, капитан Молокососов понял, что он пользуется тут столь же почетной, сколь и опасной популярностью.
Пленников побросали как попало в каземат, стены которого были выложены, словно блиндаж, железнодорожными рельсами, и заперли, не дав ни корки хлеба, ни глотка воды.
Бедные сорванцы провели тяжелую ночь; их мучила жажда, они истекали кровью и задыхались. Сорви-голова утешал и подбадривал товарищей, насколько это было возможно, но, несмотря на все старания, так и не смог перевязать их раны в этой кромешной тьме.
Наконец наступил день. Разумеется, он облегчит их участь!
Первым из каземата извлекли капитана Сорви-голова. Его привели к офицеру.
Судя по форме доломана цвета хаки, на эполетах которого вышиты две золотые звезды, это был драгунский капитан. С нескрываемой иронией он разглядывал капитана. Молокососов, которого окружили четыре английских солдата, прямые, как деревянные истуканы, и надменные, как истые англичане.
