Слегка успокаивало, что первенец Михаила княжич Дмитрий, стоящий за отцовским стольцом, как здесь именовали специальное княжеское кресло с витиеватой резьбой, смотрел на них совершенно иначе – с легкой улыбкой, эдак ободряюще. Да и сам Михаил Ярославич вроде выглядел благодушным. А может, попросту скрывал свое истинное настроение, как знать.
Едва они вошли, как тверской князь поднялся со своего стольца и тяжелой поступью направился к ним. Но того, что произошло впоследствии, не ожидали ни Буланов, ни Сангре. Остановившись подле них Михаил Ярославич, возложив правую руку на плечо Улана, повернулся к сидящим.
– Еще раз сказываю – что было в их силах, то они и возмогли, – твердо заявил он, словно продолжая некий спор, шедший среди присутствующих до их прихода. – Да и ранее… Тебя, ведун, благодарствую за пророчество доброе, кое дух у моих воев подняло, а тебя, гусляр, – и его рука опустилась на плечо Петра, – за песню добрую. Ну и в Литве тож кое в чем подсобить моему боярину сумели, как он мне поведал.
Сидевший поодаль от Ивана Акинфича Кирилла Силыч при этих словах расплылся в довольной улыбке и, как бы подтверждая, утвердительно закивал, а князь, вновь повернувшись к друзьям, произнес:
– Потому жалую вас обоих шубами бобровыми.
Едва он это сказал, как стоящие у входной двери дружинники направились к побратимам. Оба держали по черной бобровой шубе.
– А чего говорить-то надо? – шепнул Петр Улану, пока дружинники, зайдя сзади, накидывали на каждого шубу.
Тот неуверенно пожал плечами. Как назло, тот, что суетился подле Сангре, оказался более расторопным и управился первым. Значит… Петр смущенно кашлянул в кулак и громко заверил Михаила Ярославина:
– Благодарствую за честь, княже.
Следом то же самое повторил Улан.
Судя по еле приметному разочарованию, князь хотел услышать нечто иное, но «Служу отечеству» не подходило, а «трудовому народу» вообще не лезло ни в какие ворота. Однако Михаил Ярославин продолжал медлить, явно ожидая продолжения, и Сангре нашелся, бодро заверив:
– Поверь, отслужим.
И вновь промах. Нет, судя по легкой улыбке князя, он от них ждал эдакого, но не только. Легкий поклон ситуации тоже не исправил – разочарование на лице Михаила Ярославина никуда не делось. Да и лицо стоящего подле столица княжича Дмитрия тоже вытянулось – что-то друзья упустили из обязательного, но неведомого им ритуала награждения.
– Ну а об остатнем позже договорим, ближе к вечеру, – кивнул им в ответ Михаил Ярославин, давая понять, что аудиенция закончена.
Слово свое он сдержал и засветло подкатил к их терему. Как раз вовремя – все четверо (друзья и Изабелла с Заряницей) едва уселись за пиршественный стол.
– Эва, как тут у вас чинно, – с порога прокомментировал Михаил Ярославин, очевидно имея ввиду в первую очередь столовые приборы: перед каждым отдельная тарелка, а подле, помимо ложки и ножа, лежала серебряная вилка.
Усевшись на стул и вольготно откинувшись на спинку, он не преминул похвалить хозяев еще раз.
– Ишь какие, заботливы об удобствах. Эвон, не лавки – стольцы понарасставили. И спинки разузореные, чтоб тулово опереть, и поручни, чтоб длани покоить. За таковский любого посадить, вмиг удоволишь, – хлопнул он по подлокотникам.
Сангре прикусил губу, с трудом сдерживая улыбку и давя в себе мальчишеское желание показать другу язык. Ведь именно Петру принадлежала идея заказать их мастеру Березняку, причем чуть ли не в самую первую очередь. И вот результат. Пускай тот не успел выполнить весь обширный заказ, но со стульями получилось как нельзя лучше.
